Шевченко Елена Николаевна
Последняя треть ХХ века ознаменовалась небывалым количеством ярких театральных экспериментов, появлением новых имен, тенденций, эстетических концепций. Картина театральной жизни Европы в этот период была столь многогранной, пѐстрой и неоднородной, что трудно было подвести происходящее под единый, пусть приблизительный знаменатель. Недоставало теории, которая позволила бы осмыслить суть происходивших в театре перемен или прочертить их основной вектор. Театроведы и театральные критики сосредоточились на частных проблемах и занимали в большей степени выжидательную позицию. Неудивительно поэтому, что вышедшая в 1999 году книга немецкого ученого Х.Т. Лемана «Постдраматический театр» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Она стала предметом ожесточенных споров и дискуссий, не утихающих до сих пор. Тем не менее, почти сразу после выхода в свет «Постдраматический театр» Лемана приобрел статус театрального евангелия современности. Автор провѐл глубокое исследование театральной практики последнего тридцатилетия ХХ века с целью выявить эстетическую логику развития нового театра и пришел к выводу, что сущность еѐ заключается в стремлении театра преодолеть зависимость от литературы, в так называемой делитературизации, другими словами, в смещении акцента с текста пьесы на текст спектакля. Леман говорит о глубоком разрыве, происходящем между театром и литературой, начиная с середины ХХ в., «который смещает акценты к театру как представлению, театру как зрелищу, для которого литературная основа – всего лишь одна из возможных подставок. И эта точка приложения, точка опоры становится всѐ уже…» [1, с. 020]. Наталья Исаева, переводчик книги и автор предисловия к ней, размышляет: «Когда мы так легко и точно определяем: современный театр становится все более «визуальным», – не проговариваем ли мы, не выдаем ли невольно ту совсем не пустяшную тайну, что той воронкой, которая втягивает в наше сердце глубинный смысл, постепенно становится не столько чтение и понимание, сколько видение и настройка всех наших чувствилищ на непосредственное событие, которое по самой своей хрупкой, живой сути каждую секунду происходит <…> ―здесь и сейчас‖ <…>» [1, с. 025].
С появлением книги Лемана возникла изрядная путаница в толковании термина «постдраматический театр». Одни понимали под ним хэппенинги, другие – проекты, в реализации которых помимо актѐров участвуют художники, поэты, танцовщики, третьи ставили знак равенства между постдраматическим театром и театром текста, «театром мультимедийным», «театром перформанса» и т.д. Долгое время этот таинственный термин будоражил умы и российских специалистов в области театра. Удивительным образом он вошел в обиход еще до появления русского перевода книги и употреблялся достаточно вольно и приблизительно. В 2013 г. наконец вышел перевод «Постдраматического театра» Лемана на русский язык, благодаря которому прояснились многие спорные моменты. Но разночтения, тем не менее, существуют и до сих пор. Так, в российской театральной среде практически ставится знак равенства между режиссѐрским и постдраматическим театром, а драма совершенно исключается из концепции последнего [3]. Филологи, напротив, придерживаются того мнения, что постдраматический театр – широкое понятие, включающее в себя самые разнообразные изменения как театральной, так и драматической формы последней трети ХХ века, то есть драма, пусть и утратив свою первичную функцию и радикально изменив свою традиционную форму, все же существует в парадигме постдраматического театра. Для обоснования своей теории Леман обращается к истории европейской театральной традиции. Веками в европейском театре господствовала парадигма, существенно отличавшаяся от неевропейской. В то время как, например, индийский Катхакали или японский театр, но структурированы совершенно подругому и слагаются преимущественно из танца, хора и музыки, стилизованных церемоний, эпических и лирических текстов, европейский театр по умолчанию считается театром драмы. Основу его составляет собственно драматический текст, а спектакль, по сути, является его иллюстрацией. Музыка, танец, жест, сценическое движение – это важные невербальные компоненты, но главную роль играет сценическая речь. При этом текст является ролевым текстом. Хор, рассказчик, прологи и эпилоги, театр в театре, интермедии могут присутствовать, но не носят принципиального характера.
Лирические и эпические элементы также не играют существенной роли. Основой театрального действия является драма. В результате глубоких изменений, произошедших в использовании театральных знаков, Леману представляется правомерным описание нового театра как в большой степени постдраматического. Новый театральный текст становится "уже не драматическим текстом" (Пошман). Однако Леман, вопреки приведенному выше утверждению ряда театроведов, неоднократно подчеркивает, что драма не исчезает полностью из театрального дискурса, что термин "постдраматический" отнюдь не означает абстрактное отрицание, принципиальный отход от драматической традиции. Взаимосвязь и взаимообмен между театром и текстом продолжаются. Но в центре внимания теперь, как уже говорилось, находится дискурс театра, а потому речь идѐт о тексте только как элементе, уровне и "материале" сценического изображения, но не о его первооснове. Постдраматический театр отказывается от дублирования литературной конструкции и придумывает свою. Литературная основа оказывается деконструирована и вписана в другую структуру. Меняется и функция самого слова, уступающего первенство телу, пластикоцентричности, отсылающей не к европейской традиции, а скорее к японскому театру Но. В современном театральном тексте исчезают «принципы нарративности» и организация «фабулы», а с ними ясный смысл. Это означает отказ от драматического действия как пружины драмы, от интриги, конфликта, характера в традиционном понимании. Таким образом, постдраматический театр – это «театр, практически распрощавшийся с основами основ драматического искусства со времѐн Аристотеля – мимесисом, действием, характерами, конфликтом, ситуацией, диалогом» [4, с. 1080]. Итак, новый театр отрицает аристотелевскую модель культуры. Отказываясь от подражательной функции и от создания иллюзии, он предлагает свою антимиметическую концепцию. В ХХ в. утверждается идея бессмысленности копирования реальности и необходимости искать другие способы соотнесения с ней. «Абстрактное действие», «формалистический театр», находящийся в реальном процессе «перформанса», приходит на смену «миметической игре». П. Руднев сравнивает культуру ХХ века, выразителем которой во многом стал постдраматический театр, с психоанализом: доктор слушает больного, но не дает рецептов, стимулируя самооздоровление [3].
Постдраматический театр дает нам картины, предоставляя зрителю возможность измениться самому. Конфликт не разыгрывается на сцене, а переносится в сознание зрителя. «Театр как набросок и продвижение смысла, театр как синтез, – а вместе с ним и возможность синтезирующего, обобщающего истолкования, – всѐ это осталось в прошлом. Остались только «work in progress» <…>, запинающиеся ответы, частичные перспективы <…>» [2, с. 042]. Культура постдраматизма резко меняет роль драматурга, режиссера, актера. Так, драматург отказывается от необходимости опровержения предыдущих интерпретаций, по сути, его текст пишется в момент создания спектакля. Замысел спектакля создается всеми сегментами с нуля. Актер перестает быть исполнителем, он становится соавтором. В центре – его личность, передача его личных рефлексий зрителю: «Актеры следуют своей собственной телесной логике: скрытым импульсам, энергетической динамике и механике самого тела, а также его моторике» [2, с. 052]. Режиссер выполняет роль медиума: «театр постепенно превращается как бы в некий инструмент, посредством которого «автор» («режиссер») напрямую обращает свой «дискурс» к публике [2, с. 051]. В постдраматическом театре размываются границы между жанрами: происходит соединение музыкального и разговорного театра, концерта и театральной игры и т. д. Леман, говоря о проблеме восприятия такого рода театра, рассуждает: «…постдраматический театр предлагает себя как место встречи различных искусств, а потому развивает (и даже напрямую требует) и некоего нового потенциала восприятия, который уходил бы прочь от драматической парадигмы (и даже от литературы вообще). А потому неудивительно, что любители других искусств (изобразительного искусства, танца, музыки…) зачастую чувствуют себя куда увереннее в его сферах, чем завзятые посетители обычного театра, привыкшие к литературным, нарративным театральным формам» [2, с. 050]. При этом Леман признает, что не все театральные формы последних десятилетий соответствуют постдраматической парадигме. Так, уже во второй половине 1990-х намечается противоположная тенденция, которая, по мнению ряда специалистов, окажется более продуктивной – новый реализм [см. 3, с. 232]. Однако постдраматический театр далеко не исчерпал своих возможностей, и появление все новых и новых его модификаций – как в Германии, так и в России – тому свидетельство. Облегчив задачу исследователям постдраматического театра, Леман сам называет имена художников, которые, по его мнению, относятся к этому явлению. В немецкоязычном культурном пространстве это Айнар Шлиф, Хайнер Гѐббельс, Юрген Мантей, Ахим Фрайер, Клаус Михаэль Грюбер, Пина Бауш, Райнхильд Хоффман, Юрген Крузе, Франк Касторф, Уве Менгель, Ханс-Юрген Зиберберг и др. Сюда же он относит бесчисленные «театры действия», художников перформанса, хэппенинга. Среди театральных деятелей более молодого поколения Леман называет Стефана Пухера, Хелену Вальдман, Рене Поллеша, Михаэля Симона и др. К авторам, чье творчество родственно постдраматической парадигме, Леман причисляет Хайнера Мюллера, Райнальда Гѐтца, Венскую школу, Петера Хандке, Эльфриду Елинек. Творчество каждого из этих художников представляет собой особую, индивидуальную модель постдраматического театра. Это хоровой «энергетический театр» Айнара Шлифа, театр тотальной деконструкции литературного текста Франка Касторфа, театр танца Пины Бауш – художественная система, в которой слово, музыка и движение существуют на равных.
Это мультимедийные хореографические спектакли Хелены Вальдман и т.д. Если говорить о российском культурном пространстве, то яркими примерами постдраматического театра можно считать «саундраму» (SounDrama) Владимира Панкова, представляющую собой синтез музыки и собственно драмы, и «Формальный театр» Андрея Могучева, отличающийся активной формой, радикальной работой с текстом, смелой игрой с пространством. Это лишь немногие примеры, далеко не исчерпывающие всего многообразия форм, подходов и приѐмов современного театра, отвечающих концепции Ханса-Тиса Лемана. Но даже этот неполный перечень подтверждает правоту учѐного, разглядевшего в бесконечном множестве экспериментов и творческих исканий важнейший вектор развития нового