Хайнер Гёббельс

Я сделал еще один спектакль со струнным квартетом, где его позиция также постоянно меняется. У этого спектакля странное название. Мне всегда нравились странные слова - они помогают заинтриговать зрителя. Благодаря им, зритель с самого начала понимает, что чего-то не понимают. Эраритжаритжака. Это слово я нашел в записных книжках Элиаса Канетти. Оно означает отчаянный поиск утерянного.

Это взгляд на общество с политической точки зрения, потому что Канетти был очень острым писателем и внимательным наблюдателем. Он замечал все тенденции в тоталитарном режиме. Не только с политической точки зрения, между правительством и населением, но и то, что происходит между людьми в парах, или между людьми и животными, между словами, предложениями, между музыкой и литературой. Он писал о том, что я называю драмой элементов.

Я хочу немного рассказать о том, как я создавал этот спектакль – вводя театральные элементы не одновременно, а один за другим. Это не было заранее продуманным процессом. Во время работы я с трудом могу описать процесс постановки, но прошло 10 лет, и теперь это легко. Сразу можно сказать, что мы одурачили зрителя: спектакль начался как струнный квартет. Зритель принялся аплодировать. Все знали, что это будет театральное представление. В рекламе говорилось, что у нас будут актеры, текст, действие. Речь идет не о бурных овациях, это просто была реакция тела зрителя, который не понимал, что происходит. Зритель начинал аплодировать, видя, как входит квартет, но сразу прекращал, осознавая неуместность. Этот эффект я наблюдал многократно, с разными зрителями.

Действительно, квартет исполняет отрывок из знаменитого концерта №8 Шостаковича почти 10 минут, и никаких театральных элементов не появляется..Потом мы слышим, как под трескающееся эхо квартета Шостаковича раскрывается сцена. Белая пустая сцена. Кто-то входит, мы слышим голос,актер стоит спиной в зал, мы не знаем, это его голос или чей-то еще.
Потом мы видим маленький домик, реквизит, который становится центральным героем сцены. В следующей сцене движется свет - у него главная роль. И только 20 минут спустя после начала спектакля, мы видим суть сценографии. Элементы появляются один за другим, они не служат для связки сцен между собой, они существуют сами по себе, как иллюстрация: сначала музыка, потом белая сцена, потом маленький домик, потом проектор. И наконец появляется актер с классическим театральным монологом о том, что дирижер – это, по сути, тоталитарный диктатор по отношению к оркестру и к музыке.

В этом монологе актер может продемонстрировать всю свою виртуозность, все регистры владения публикой с помощью жестов, языка, громкости. Поэтому можно сказать, что сейчас в права вступил театр. Но это длится всего 10 минут. Дальше появляется новый инструмент - фильм.

В первом ряду сидит оператор, он идет за актером, следит за тем, как он выходит из зала, проходит фойе. Актер идет к такси, которое его ждет, и уезжает. Так происходит в каждом городе, в котором мы показываем спектакль. Мы показывали его в Москве лет 8 назад. Сейчас собралась коллекция этих видеозаписей со всех стран мира. Видео, в котором актер надевает пальто, садится в такси и едет - в Сиднее, Токио, Нью-Йорке, Берлине, Лондоне, Москве.

Наблюдается интересная реакция публики. Актер разразился яростным монологом, обращаясь к залу, буквально оплевав всех слюной, и зритель испытал облегчение оттого, что он ушел. Люди в зале смеялись, а потом - говорили: «О, это тот угловой дом, где я когда-то жил». Они наблюдали за городом, который очень хорошо им знаком. Но одновременно испытывали раздражение, думая, что может быть актер не вернется. Потому что он уезжал в неизвестном направлении минут примерно семь, заходил в магазин, покупал бутылку воды, потом заходил в дом, на лифте или по лестнице поднимался в квартиру, и в этой квартире он делал абсолютно обычные вещи.

Вы видите часы в глубине кухни. Вы замечаете абсолютную синхронность со струнным квартетом, который сидит на сцене. Что доказывает: это происходит одновременно и в реальном времени. И это только усугубляет состояние неуверенности, беспокойства публики.
Одновременно вы слышите наблюдения, записи Канетти по поводу политики, культуры, жизни, отношений. Но они так расставлены по ходу спектакля, что у каждого достаточно времени, чтобы обдумать и составить свое мнение. И постепенное введение разных элементов театра заканчивается тем, что я назвал бы драмой восприятия.

Напомню, что, стоя на первом этаже своей квартиры, актер говорит: «Провести остаток своей жизни в совершенно незнакомых тебе местах. Забросить книги. Сжечь все, что ты значил. Поехать в страны, языки которых ты никогда не сможешь выучить. Сопротивляться каждому слову, которое может быть объяснено. Молчать, молчать и дышать. Вдыхать непонятное. Мне не нравится то, что я выучил. Я ненавижу жить в этом.»

Открылось окно. И неожиданно мы обнаружили актера, который был позади белого задника. И по взмаху волшебной палочки музыканты оказались у него в гостиной. И мы видим, как оператор пошел за ним в библиотеку. Зал остается в напряжении, пытаясь понять, как он туда попал. Драматический эффект достигался и тем, что все, находящееся внутри квартиры, проецировалось на фасад дома.
И только буквально в последние минуты на зал опустилось умиротворение - с очень простым исполнением произведения И.С. Баха, «Искусство фуги».

Вы видите, как по-новому рассаживается струнный квартет. Вы слышите список утопических фраз Канетти.
Là-bas по-французски значит “там”.
"Там всякая фраза вытекает из предыдущей, а между ними — столетие. Там каждый, кто заикается, должен еще и хромать. Там номера домов меняются каждый день, поэтому никто не может найти дорогу домой". Вы замечаете связь между словом «là-bas» и музыкальным рефреном фуги. Поэтому голос актера становится пятым голосом в этой четырехголосной фуге.