Антон Хитрова
В традиционных жанрах музыкального театра режиссура (или, положим, хореография) и композиция — раздельные дисциплины: кто-то пишет музыку, кто-то ставит на нее спектакль. У Хайнера Гёббельса все совсем по-другому: он — композитор, пользующийся в своих партитурах выразительными средствами театра (актер, мизансцена, свет, цвет). Для него композиция включает в себя режиссуру — или наоборот: это зависит от того, рассматриваем ли мы работы Гёббельса в контексте современного театра или современной академической музыки.
Принимая предложение вокального театра Carmina Slovenica, Гёббельс посвятил спектакль «Когда гора сменила свой наряд» (в оригинале — «When the Mountain changed its clothing») самим хористкам — девушкам и девочкам, в которых он увидел не только молодых профессионалов, но и — прежде всего — подростков. Впрочем, это обычная для современного искусства практика — когда героем представления становится перформер, выходящий на сцену в роли самого себя.
Гёббельс работает с хором из 36 человек, что дает ему возможность мгновенно менять характер сценического пространства: достаточно только выстроить новую мизансцену. Хористки то рассредотачиваются по периметру сцены, то выстраиваются в шеренгу; то беспорядочно рассыпаются по площадке, то собираются в одно многоголовое тело.
Стремительные пространственные метаморфозы виртуозно поддерживает художник Клаус Грюнберг: его сценография — с передвижной платформой, декорированной под зеленую лужайку, мягкими игрушками-животными и несколькими писаными задниками в стиле Анри Руссо (удивительно, как запросто художник и режиссер возвращают к жизни этот архаичный, казалось бы, элемент сценического оформления) — обыгрывает образ детства как потерянного рая. В финале спектакля артистки аккуратно вспарывают игрушки, вытаскивают вату, перевязывают ниточками — и вата превращается в облака-души обитателей райских кущ.
Но этот рай — отнюдь не христианский, скорее это место, еще не тронутое культурой, цивилизацией. Гёббельс предъявляет публике «другого» — но не с тем, чтобы мы ему сочувствовали: скорее для того, чтобы мы могли ощутить его напор, его превосходство; убедиться в том, как уязвимы наши собственные убеждения и ценности. «Почему мне нельзя лгать?» — «Это нехорошо». — «Почему?» — «За это наказывают». — «А если я снова солгу, чтобы избежать наказания?» — и так далее, и тому подобное: выгодно ли быть честным, нужно ли бояться ядерной угрозы, знаю ли я, что умру? В одной из продолжительных пауз, которыми прошит спектакль Гёббельса, девушки пододвигают стулья к линии авансцены и молча, с улыбкой, смотрят в зрительный зал. Спустя минуту приветливые лица неуловимо меняются, становятся недружелюбными, агрессивными.
Для Гёббельса композиция включает в себя режиссуру — или наоборот: это зависит от того, рассматриваем ли мы его работы в контексте современного театра или современной академической музыки.
Почему «Гора» играется по-английски, а не по-словенски — вопрос далеко не праздный, хотя, на первый взгляд, как будто и не самый существенный.
Во-первых, режиссеру таким образом проще добиться нейтрального отношения к тексту (литературная основа спектакля — цитаты из Жан-Жака Руссо, Адальберта Штифтера, Марины Абрамович и других авторов, — как всегда у Гёббельса, сложносочиненна и прихотлива). Подобное остранение позволяет выдержать баланс между слоями театральной ткани, не привлекая лишнего внимания к декламации, — и одновременно защитить артиста от возможной фальши.
Во-вторых, Гёббельс ставит спектакль о социализации (которой занимается школа) и первых впечатлениях от современного общества (формирующихся там же). Иностранный язык в современном мире — школьная дисциплина номер один. Музыкальная увертюра, открывающая «Гору», — не что иное, как знакомая с детства зубрежка: «Listen to me, everything is gonna to be all right», — снова и снова тянет хор.
В «Вещи Штифтера», Хайнер Гёббельс изгнал со сцены артиста, сосредоточившись на визуальных и звуковых эффектах. Замысел нового спектакля одного из главных героев современной европейской сцены не просто зиждется на человеке — он родился из встречи с конкретными людьми, с труппой вокального театра Carmina Slovenica. Название постановки Гёббельс заимствовал из словенской народной песни о том, как «весной гора Канин сменила свой наряд: / Она надела белую рубашку и зеленые штаны». В этой цитате Гёббельс услышал метафору взросления, определяющую интонацию всей постановки. И хотя так называемый переходный возраст — весьма травмоопасный период человеческой жизни, форму, созданную режиссером, невозможно описать другими словами, кроме как «абсолютная гармония».