Роман Должанский.

Герберт Фрич выпускает пар на свой обычный манер – с помощью 13 отчаянных перформеров, готовых на все, только бы насмешить нас до колик. Совершая зловещие пассы руками, они катают туда-сюда гигантскую трубу; перемещаются по воздуху на красной стреле (огромный картонный курсор мотыляется над сценой, указывая, что делать и куда двигаться); вертятся в трубе, как в центрифуге, и ныряют, обрядившись в пластикового вида купальники, в бассейн, заполненный синими губками-кубиками вместо воды. Но для начала выносят публике мозг 30-минутным концертом. Музицируя на 10 выстроенных в ряд пианино (плюс одно маленькое ручное), они скалятся, пучат подведенные глаза и дубасят по клавишам – или одним пальцем, или с размаху пяткой, иногда шлепаются на клавиатуру задницами. Облаченный в красное обтягивающее платье Инго Гюнтер дирижирует этой безумной минималистской партитурой. По его сигналу бешеная банда вскидывает голые ножки, задирает руки, плотоядно облизывается, аритмично и зловеще похохатывает.
Ранее по теме: На фестивале «Театртреффен» режиссеры выясняли, зачем нужны актеры

Музыки и хореографии в «Халтуре», наверное, впервые еще больше, чем обычно у Фрича. И впервые еще меньше слов. За исключением этого – ничего такого, чего за Фричем не водилось бы раньше. Никаких инноваций, как в «Мурмеле» – пьесе из одного слова или в «Без названия» – опере для большого дивана и забавных карликов-фетишистов. Можно, в общем-то, и без инноваций. Поскольку фричевские травести (тут, кажется, представлены все амплуа – от инженю до бородатой женщины), перепуганно озирающие зал, когда выползают из трубы в начале спектакля и не слишком успешно (то трамплин обломится, то тело подведет) ныряющие в бассейн в конце, как всегда, виртуозно воплощают тот самый страх сцены, страх провала и халтуры, который, толкая на отчаянные и головоломные трюки (от балансирования на трубе до прыжков с пианино на пианино), запускает грандиозную и безупречную слэпстик-механику Фрича.

Вот только когда артисты из бассейна уже не выныривают (только торчат ногами кверху), а потом устраивают прощание с публикой (каждый на свой манер – и настолько личное, что уже лишнее) – вот тут становится немного жаль, что из всей извлеченной энергии, кажется, впервые в финале фричевского шоу ни капли не достается залу. Концы в воду и tschues – «пока». Из-под опустившегося на сцену железного занавеса пробивается пар. Вместе с какими-то булькающими инопланетными (привет «чужим», захватившим сцену?) звуками от Инго Гюнтера. Так, конечно, задумано, но жаль, что не как-нибудь иначе – отпускать зрителей ни с чем не слишком идет Херберту Фричу. Даже в таком особом, прощальном, случае.