Микита Рязанський
Warning: No images in specified directory. Please check the directory!
Debug: specified directory - https://blog.nt.zp.ua/images/pressa/---
Театр в России традиционно считают придатком государственной машины культуры. Эта машина сейчас мобилизована на войну — и, в частности, на пропаганду этой войны. Многие из известных деятелей театра в России либо молчат об агрессии, либо прямо или косвенно высказываются в ее поддержку.
Тем не менее антивоенный российский театр тоже существует. Чтобы выжить и сохранить себя в новых условиях, авторы спектаклей выбирают самые разные стратегии: одни могут позволить себе статусную эмиграцию и работу с «большой формой» на мировых сценах, другие уходят в интернет, третьи занимаются партизанским искусством. Вот пять спектаклей последнего времени, говорящих на разных языках, но, в сущности, об одном и том же.
Кирилл Серебренников, «Вий», Гамбург, Thalia Theater
Спектакли эмиграции пытаются одновременно обращаться и к российской, и к местной аудитории. Большая часть известных фигур этого сегмента — российский культурный истеблишмент, то есть те, кто и так был известен в Европе, работал там, а теперь получил возможности и ресурсы для продолжения карьеры. В первую очередь это режиссеры Кирилл Серебренников, Тимофей Кулябин, Дмитрий Крымов, актриса Чулпан Хаматова. Это более консервативные по форме спектакли, в которых отражается позиция «большого художника» и его отношение к культуре, миру и войне.
3 ноября 2022 года в гамбургском театре Thalia прошла премьера спектакля Кирилла Серебренникова «Вий». Над текстом постановки режиссер работал совместно с украинским драматургом Богданом Панкрухиным. Актеры на сцене говорят и на русском, и на немецком, и на украинском. Местом действия стал мир то ли бомбоубежища, то ли пыточного подвала. Мистика «Вия» Гоголя — не столько тема постановки, сколько пространство иррационального ужаса, в котором живут актеры. Сам Серебренников так рассказывал о замысле спектакля: «Весной 2022 года я начал писать пьесу вместе с молодым украинским драматургом Богданом Панкрухиным. Мы проработали сотни репортажей, посмотрели документальные фильмы и видео о войне. <…>
В нашем спектакле Вий — это война: бездушное чудовище с закрытыми глазами. Оно лишает людей их личности и их будущего».
Тут же про солдата и преступление. Можно сказать, что война в Украине для этого спектакля — отправная точка для разговора о насилии вообще и о том, как может существовать в таких условиях культура. Другая деталь: создатели спектакля просят не аплодировать в конце постановки, а артисты не выходят на поклон. «Вий» не заканчивается, когда в зале включают свет, не исчезнет, когда зрители вернутся домой. Он будто бы остается с нами навсегда.
Украинские активисты митинговали перед премьерой с требованием бойкотировать творчество Кирилла Серебренникова, так как оно, по их мнению, является частью русской пропаганды, а сам Серебренников — «лжедиссидент». Немецкая критика отвергла эти обвинения.
Дмитрий Крымов, «Вишневый сад», Филадельфия, Wilma
История следующего спектакля, поставленного Дмитрием Крымовым в США, интересна в другом отношении. «Вишневый сад» задумывался еще до войны, а пребывание режиссера за рубежом обсуждалось как рабочая поездка, а не как эмиграция. Возможно, поэтому и сам спектакль, созданный совместно с артистами Wilma HotHouse, явно разделен надвое.
Действие происходит как будто в двух пространствах. Первое образуют декорации и сам ритм спектакля. Это вокзал. На заднике — информационное табло родом из XX века.
Оно становится комментатором всего действия: там выводится текст, который актеры то ли не успевают, то ли забывают сказать, или факты, которые они почему-то запамятовали. Например, табло напоминает героям, которые собираются за столом отпраздновать приезд Раневской, что Фирс — глухой, поэтому с ним надо говорить громче.
Но есть и второе пространство. Это павильон, где актеры играют спектакль. Никто не пытается спрятать оборудование и создать полную иллюзию иного мира. Через декорации постоянно просвечивает реальность. Актеры заигрывают со зрителем. Если в первом пространстве на вокзале Лопахин мечется, то во втором актер общается со зрителями. Он просит помочь ему в выборе галстука, а потом ищет тех, кто ему его завяжет. Всё это мир трюков, которыми нарушается привычный ход вещей. А артист, исполняющий роль Гаева, рассказывает залу о бомбежках Харькова, о местных жителях и о том, как разговоры с Крымовым о войне в Украине стали частью подготовки спектакля.
Театр сопротивления и театральная компания Fulcro, «Женщины в темноте», Интернет
Проект «Театр сопротивления» возник в 2022 году. Официального списка создателей нет, и такая мера предосторожности понятна: некоторые участники остаются в России. «Театр сопротивления» — скорее платформа поддержки онлайн-проектов и спектаклей на дружественных заграничных площадках. Первый опен-колл состоялся осенью; пока новые проекты проходят отбор, уже можно рассказать о некоторых результатах работы платформы.
Аудиоспектакль «Женщины в темноте» посвящен жизни в Украине осенью-зимой 2022 года. Тогда российская армия регулярно обстреливала энергосистему страны.
Сама постановка — работа театральной компании Fulcro и Театра сопротивления по одноименной пьесе Маши Денисовой и Ирины Серебряковой. Формально спектакль очень аскетичен: две актрисы (Катя Тихонова и Даша Дельман) читают текст, явный сюжет отсутствует. Нет звуковых эффектов, только тихая фоновая музыка. Пожалуй, если бы не название спектакля в начале записи и не колыбельная в конце, можно было бы подумать, что это просто подкаст. В нем кратко рассказывают о том, что переживают украинки. Текст пьесы, да и ее исполнение, подражает документальной эстетике — бедностью оформления и интонаций, акцентом на свидетельских показаниях и бытовых историях. В то же время нет и попытки создать иллюзию: даже героини спектакля — это не украинки, а актриса 1 и актриса 2. Более того, пусть в записи этих строк нет, пьеса начинается с характерного диалога:
Актриса 2. Вот пьеса. Берем и ставим.
Актриса 2 ставит лист на стол вертикально. Лист падает. Актриса пробует несколько раз.
Актриса 1. Не стоит.
Актриса 2. Не ставится. Наверное, потому что слишком в лоб.
Актриса 1. Наверное, потому что темно.
Актриса 2. Тогда я просто расскажу тебе. Я здесь, а ты далеко. Но я расскажу как могу. Вдруг ты поймешь.
Невозможность художественно отрефлексировать события войны — отправная точка спектакля. Наверное, эту мысль он лучше всего и иллюстрирует.
Спектакль напоминает новостной выпуск. Событие настолько значительно, что создатели не решаются перенести его окончательно в художественную плоскость.
Получается, что спектакль одновременно лишен и непосредственности переживания, которая возникает, когда говорит участник события, и воли автора, использующего свои приемы. Это обостряет проблему памяти в спектакле, попытку запечатлеть произошедшее. Наши воспоминания одновременно и зависят от нас, и самостоятельны. Очевидно, что они не существуют без нас, но мы их не полностью контролируем. Оттого они так мучительны. Когда же тяжелое воспоминание о событии становится художественным произведением, травма тиражируется на зрителей. Спектакль не существует без воспринимающего, но не зависит от него.
Но если постановка превращается в документ, она лишается художественных инструментов, которые помогли бы зрителю воспринять воспоминание как свое, а следовательно, и пережить его.
Другая работа Театра сопротивления — «Один длинный день». Это тоже аудиоспектакль. Как подчеркивают создатели, весь его текст, за исключением переходов между эпизодами, документален. В нем рассказывается о мирных жителях Украины, о том, как они переживали начало войны и как учились жить заново. Однако, несмотря на подчеркнутую документальность, «Один длинный день» пользуется большим набором приемов, чем «Женщины в темноте».
Во-первых, в постановке есть и авторский голос, который общается со зрителем. Во-вторых, «Один длинный день» — это спектакль-променад, то есть слушать его нужно во время прогулки. Авторы просили гулять во дворе или по улицам. В-третьих, для зрителей был создан чат в Telegram, где они могли общаться и делиться фотографиями окружающего. Как же это работает? Спектакль пробует научить человека смотреть на привычный мир взглядом войны. Когда ты слушаешь истории о том, как люди прячутся в подвалах своих домов, а игра во дворе становится опасным делом, неизбежно переносишь это на свою повседневность. А как это могло бы быть в моем дворе? Аудиоспектакль сам создает себе декорации под конкретного человека, а чат становится своеобразным зрительным залом. Мы слушаем о страданиях героев спектакля, находясь в безопасности. Но именно эта отдаленность и помогает нам если не понять, то хотя бы проявить сочувствие. Мы потому и слышим жертв войны, что мы от них далеко.
Сложно говорить об артистах, создавших антивоенные работы в России. Во-первых, очевидно, что прямо заявить протест даже в спектакле — это уголовный срок. Формально за «оправдание терроризма», а по факту, вероятно, за свою антивоенную позицию прямо сейчас под стражей находятся Евгения Беркович и Светлана Петрийчук. Поэтому театру часто приходится говорить намеками. Во-вторых, в России только государственных театров больше 600, а потому дать общую картину того, сколько театров на самом деле против войны, вряд ли возможно. И, в-третьих, с началом войны в разных городах стал возникать «партизанский» театр. Это нелегальное искусство «для своих», о нем не пишут СМИ, приглашения рассылаются по сарафанному радио, а залами служат квартиры, клубы, парки. Но опять же о таком театре говорить поименно сложно, на то он и партизанский.
Однако в 2022 году режиссер Всеволод Лисовский придумал «полупартизанский» театр,
или, как он сам его назвал, Театр переходного периода. Спектакли проходили в любых свободных пространствах, место встречи сообщалось каждому зрителю в личной переписке, но были анонсы в соцсетях. Сам Лисовский так говорил о целях работы:
«Сегодня как-то надо воздействовать на эту действительность, добавляя в нее свои элементы. На этом этапе мы можем бороться с прорывом хтони только подручными средствами».
Главный спектакль этого проекта — «Страх и нищета в Третьей империи» по пьесе немецкого драматурга Бертольда Брехта. Как нетрудно догадаться, текст посвящен жизни в Германии при Адольфе Гитлере. Премьера спектакля прошла 9 мая в одном из скверов Москвы. Изначально играть хотели в переходе около памятника Андрею Сахарову, однако неожиданно там появилась полиция. Сам спектакль проходил аскетично: зрители занимали свободные лавочки, а актеры сидели на раскладных стульях, ели, курили, общались так, как будто просто несколько человек обсуждают жизнь в России. Однако два показа из четырех регулярно прерывала полиция. Сначала Лисовского просто задержали, потом оштрафовали по статье о «дискредитации», возникла угроза уголовного дела. В февраля 2023-го Лисовского дважды сажали на 15 суток. В конце концов режиссер уехал из России в Армению.
Особенность работы Всеволода Лисовского не только в том, что она создана в России. Важнее то, что в ней отсутствует всякий пафос, будь то возвышенная интонация большого художника или эмоциональное описание катастрофы. В таких спектаклях важнее базовое желание зрителей и авторов, которое и позволило постановке случиться. Это тяга к тому, чтобы не прятаться, а, наоборот, занимать свободное место. Такое желание существует в двух смыслах: в физическом и политическом. В первом мы просто хотим быть там, где нравится, и играть интересную пьесу — в переходе, в парке или в театре. Во втором смысле такое желание — проявление воли. Государство говорит, что нас нет, а мы играем спектакль прямо у него под носом. Да, во многом эта попытка борьбы самоубийственна, но она ценна сама по себе.
Война не только подстегнула эмиграцию деятелей культуры из России, но и усилила их неравенство. Рассказываем истории российских художников в изгнании
Война как будто вывела театр за пределы возможного. Какое искусство может быть, когда горят города, а твоих сограждан пытают и отправляют в тюрьму? Разве что пропагандистское. Война — катастрофа, к которой невозможно подступиться, поэтому часто художники отдаляются от этой темы, тем более в России. Но такие события могут и заставлять искусство расти над собой, перепридумывать себя и решать новые задачи. И работа в этом направлении идет. Хочется верить, что не зря.