Елизавета Авдошина
Фестиваль NET (Новый европейский театр) в программе-2021 делал упор на проекты, иностранные компании привозили камерные опусы. Так, кульминацией смотра стал моноспектакль датской перформансистки Метте Ингвартсен, которая много лет работает в Бельгии.
Хореографические и теоретические исследования Метте Ингвартсен касаются взаимоотношений человеческого тела и его восприятия обществом. Спектакль, еще до начала фестиваля вызвал нездоровое бурление в закулисных Telegram-каналах, так что тот факт, что его заглавие пришлось урезать, то есть цензурировать для фестивальной афиши, говорит сам за себя. Перформанс в московской версии обозначался цифрой 21. В оригинале же в заглавие вынесено еще и слово «порнография».
Драматург Бояна Цвейич собрала в сценарии и литературные отрывки из маркиза де Сада («120 дней Содома»), и исторические точки размышления, такие как легализация порнографии в Дании конца XX века, которая уравняла в правах мужчин и женщин.
Ингвартсен выходит на сцену, опрятно одетая, в концертной «аранжировке» – белый верх, черный низ. Ее приветливая улыбка, кажется, не предвещает никакого подвоха. Она начинает рассказ куртизанки среди аристократов. Ее героиню просят оголить грудь – Ингвартсен снимает рубашку. Отстраненность рассказчицы растворяется, актриса становится на место описываемых персонажей… Девушки, которую принуждают исполнить чужие сексуальные фантазии, – Ингвартсен становится на четвереньки и опускает лицо к воображаемой куче экскрементов. Засовывает свою руку в рот и, кажется, вот-вот вызовет рвотный рефлекс, который у публики тоже уже почти срабатывает. После чего актриса с невозмутимым видом возвращается в зал, откуда она выходила на подмостки, и, оставаясь обнаженной по пояс, садится среди зрителей, предлагая разделить совместную трапезу. Тут уже невоображаемо под стульями публика находит спрятанные конфеты из шариков молочного шоколада, но не каждому они теперь полезут в горло.
Когда Ингвартсен обнажена среди одетой «толпы», наверное, и запускается тот механизм переосмысления, коего и добивалась создательница. Так как метасюжет спектакля не в эпатаже красочных описаний сцен копрофагии или некрофилии или вгоняющих в зрительское оцепенение пластических этюдах, где Ингвартсен преподносит свой босоногий танец (тут, безусловно, возникают параллели с Айседорой Дункан и ее культом свободного танца) так, что ее тело без стеснения раскрывает интимные зоны.
Зритель перестает быть объектом и становится субъектом тогда, когда исполнительские «провокации» актрисы запускают в публике самопогружение. Тело актрисы, в первые моменты еще вызывающее естественное человеческое любопытство и побуждающее к разглядыванию, вскоре перестает быть индивидуализированным и становится триггером, провоцирующим зрителя на диалог с самим собой. Могу ли я открыто и без стыда смотреть на то, что табуируется в обществе? Какое общество делает это запретом? Могу ли я быть таким же свободным от правил и условностей человеком? Что становится паттерном в отношении чужого обнаженного тела?
Ингвартсен, пребывая больше часа на сцене без единого прикрытия, пластически размышляет о двойственности тела – как инструмента удовольствия и как инструмента насилия. Очевидная, казалось бы, мысль, идущая от уже упомянутого де Сада и буквально иллюстрированная актрисой с помощью светодиоидной трубки, в нашем контексте неожиданно звучит остро от ставших наконец предметом новостной повестки и публичной дискуссии пыток и сексуального насилия в местах лишения свободы. Символично и то, что, перебирая в памяти историю отечественного акционизма, понимаешь, что все наши художники, работающие с телом, преследовались или акции в конечном итоге были осуществлены в Европе (от Олега Кулика, Петра Павленского до Федора Павлова-Андреевича).
Франко-немецкая постановка «Farm Fatale» («Роковая ферма») авторской компании «Вивариум Студио» режиссера Филиппа Кена в сотрудничестве с театром «Каммершпиле» завершила в рамках фестиваля представление о новых трендах европейского театра. Филипп Кен занимается вопросами экологии, последствиями климатических изменений и свои проекты показывает не только на театральных сценах, но и в музеях и научных учреждениях. Поэтому героями «Farm Fatale» стали огородные пугала – активисты, которые выживают на грани экологической катастрофы, ведут собственную радиопередачу (микрофон и антенна прикручены к садовым вилам). Оставшихся жителей планеты они развлекают архивными записями пения птиц, философствуют и делятся своим активистским и личным опытом.
По жанру спектакль похож на добрую комедию о зомби. Четверо актеров, они же музыканты, играют в натуралистично-устрашающих масках, но их милые костюмчики, почти детские штанишки и домашние рубашки или треники, где тут и там торчит сено, выдают в них огородных пугал, смягчая впечатление от физиономии. Когда же они начинают говорить и петь своими искаженными голосами, то и вовсе становится ясно, что это добрейшие существа. Пугала пытаются взять интервью у последней пчелы на земле, вспоминают о своих нерадивых хозяевах-фермерах, выращивают фантастические (почти по Булгакову – роковые!) яйца в своем сарайчике – в которых, видимо, зародыши иной, чистой во всех смыслах жизни.
Глобальную и пока трудноподъемную для искусства тему экологии режиссер с художницами, создавшими почти мультипликационную картинку театральными средствами (Николь Марианна Вытычак и Нора Штокер), ловко обыгрывает в этом милом и непритязательном, с юмором и художественной изобретательностью опусе, в очередной раз доказывая, что французский демократизм – и в том, чтобы о масштабных проблемах говорить с легкостью и без снобизма.