leonidluchkin // Марина Давыдова
7 января 2014 года на сцене Театра де Шале в рамках программы Осеннего Парижского фестиваля американец Боб Уилсон представил восстановленную версию своего легендарного спектакля «Эйнштейн на пляже». «Эйнштейн на пляже» - опера в четырех актах Филипа Гласса и Боба Уилсона создана специально для Авиньонского фестиваля 1976 года.
После показа в 1971 году семичасового спектакля Роберта Уилсон «Взгляд глухого», ошеломившего фестивального зрителя, режиссер получил приглашение приехать на фестиваль с новой работой. Во Францию Уилсон вернулся через пять лет с постановкой, которую теперь называют легендой и классикой новаторского театра. Неожиданные для театральной истории тема научных исследований физиков, а точнее, теории относительности и производства ядерного оружия, позволили авторам пойти на эксперимент создания уникальной эстетической реальности, полной удивительных визуальных и пластических эффектов. Луи Арагон о спектакле сказал, что «увидел на сцене то, о чём сюрреалисты мечтали на заре движения, но что осуществилось позднее и пошло гораздо дальше».
В спектакле «Эйнштейн на пляже» доминируют три визуальные темы - поезд, судебный процесс и космический корабль, парящий над землей.
Роберт Уилсон:
«Мы всегда работаем внутри одной, двух или трех рамок. Поезд, суд, земля появляются в спектакле измененными: поезд - становится зданием, суд - кроватью, а земля - интерьером. Я пытался уловить ход времени в течение жизни Эйнштейна - в дни его молодости люди пользовались паровым двигателем, когда он умер - уже появились самолеты.
Моя концепция - архитектурна: ты двигаешься от одной части спектакля к следующей. Мы начинаем с поезда и заканчиваем сценой в космическом корабле. Подобная концепция пространства отличается от изобретенной в ХІХ веке. Эйнштейн находится в коробке и сам спектакль находится в двухмерной рамке просцениума. В определенной мере это связано с иллюзией, так как зрителю видна лишь половина сцены. Всегда какая-то часть остается неизвестной».
Филип Гласс так говорил о начале сотрудничества с Уилсоном в интервью 1990 года: «Оперным композитором я стал совершенно случайно. Когда Боб и я вместе работали над «Энштейном на пляже», он был оперой только технически, потому что единственным местом, где его можно было поставить, был оперный театр - нам требовалась оркестровая яма и большое свободное пространство сцены».
«Эйнштейн на пляже» мало напоминает оперу в традиционном её понимании. Композитор написан ее для «Ансамбля Филип Гласс», в котором совсем нет солистов - только небольшой хор, который пропевает бессмысленный набор слогов в такт музыке. Сюжетный текст читает диктор, а в партии главного персонажа, Эйнштейна, вообще нет слов - она написана для скрипки.
«Эйнштейн на пляже» – первая опера трилогии Филипа Гласса «Портреты». Другие две - «Сатьяграха» и «Эхнатон» - посвящены соответственно Ганди и Эхнатону. Все три оперы не имеют сюжета, а лишь символический набор эпизодов, живописующих портрет исторической личности, чьи идеи коренным образом изменили картину мира вокруг неё.
Филип Гласс:
«Эхнатон, Ганди и Эйнштейн – три человека, силой своего духа переломившие ход истории. Вот настоящая тема моей трилогии. Эйнштейн – учёный; Ганди – политик; Эхнатон – религиозный деятель».
«ЭЙНШТЕЙН НА ПЛЯЖЕ»
Музыка - Филип Гласс, Роберт Уилсон
Постановка, сценография и свет - Роберт Уилсон
Хореграфия - Люсинда Чайлдс
Разговорный текст - Кристофер Ноулз, Сэмюэл М. Джонсон, Люсинда Чайлдс
Свет - Урс Шёнебаум
Звук - Курт Мункачи
Костюмы - Карлос Сото
Прически и макияж - Ассоциация Молодых Кэмпбеллов, Люк Вершойрент
Премьера - 7 июня 2012 года на сцене Центра Перформативных искусств Sony в Торонто
Продолжительность - 4 часа 30 минут
Спектакль идет без антракта. Публика вольна покидать зрительный зал, когда ей заблагорассудится. В фойе без перерывов работает кафе, где на больших экранах можно увидеть происходящее на сцене.
Актеры: Хельга Дэвис/Кейт Моран/Антуан Сильверман/Джаспер Ньюэлл/Чарльз Уильямс
Эйнштейн - Дженнифер Ко
Оркестр
«Ансамбль Филипа Гласса»:
Музыкальный руководитель - Майкл Ризман
Танцоры коллектива
«Танец Люсинды Чайлдс»
Ти Бумершайн (режиссер-репетитор)
Певцы:
Филипп Андерсон/Джо Дэймон Чеппель/Хай-Тин Чинн/Томас Круз/Мишель Э. Итон/Джон Кава/Линдсей Кесельман/Кейт Марони
Соланж Мердиниан/Грегори П. Пурнхаген/Мелани Рассел/Джейсон Чарльз Уолкер
Показ спектакля стал возможным благодаря организационной и финансовой поддержке Дона Кента совместно с Театром де Шале, Театром де ля Вилль, Осенним Парижским фестивалем, Телевидением Франции и Национальным центром кинематографии и анимации.
P.S.
«Эйнштейн на пляже» стал самым знаковым сочинением Гласса. Первую постановку оперы (в концертном зале) композитор осуществил на собственные скромные средства - в 60-х и 70-х годах он зарабатывал на жизнь в качестве нью-йоркского таксиста. Минимализм в те годы был мало интересен широкой публике. О первых выступлениях «Ансамбля Филипа Гласса» композитор рассказывал так: «На наш первый концерт пришло шесть человек: двое из них были мои друзья, и одна была моя мать». После премьеры «Энштейна» всё изменилось - Гласс оказался буквально завален заказами от ведущих оперных театров мира (в т.ч. Метрополитен и Ла Скала) и вскоре стал самым исполняемым (по совокупному числу постановок) оперным композитором XX века.
1976 – переломный год в истории минимализма; который уходит от экспериментализма и околороковой направленности своих ранних лет и окончательно утверждается на фундаменте «твёрдой» академической музыки. К стилю обращаются уже сформировавшиеся успешные композиторы, такие как поляк Górecki и советский эстонец Pärt. Успех мировой премьеры опера «Эйнштейн на пляже» в постановке Роберта Уилсона на Авиньонском фестивале во многом определил будущий успех и её автора, и всего направления в целом. У Гласса есть оркестровая сюита «Свет» (The Light, 1987), которая представляет собой музыкальную интерпретацию «Теории относительности» Эйнштейна. На официальном сайте Филипа Гласса есть такой анекдот: «Дали мне послушать диск Филипа Гласса. Я слушал его пять часов к ряду, прежде чем понял, что на нём есть царапина». В среде музыковедов ходят слухи, что музыка в сцене поезда «Эйнштейн на пляже» представляет собой воробьиное чириканье, проигрываемое задом наперёд на десятикратной скорости.
Исследователи и критики пишут, что со времени премьеры «Эйнштейна на пляже» на Авиньонском фестивале минуло почти сорок лет, но за эти годы шедевр Филипа Гласса и Роберта Уилсона не только не вышел в тираж - он пережил уже несколько возобновлений: в 80-е, в 90-е, в нулевые. Очередная премьера состоялась в начале 2014 года в парижском Théâtre du Châtelet в рамках «Осеннего фестиваля», и даже в его широкой и разнообразной программе «Эйнштейн» все равно смотрелся главным событием — ажиотаж, аншлаги, стоячие овации в финале. «Эйнштейн на пляже» смотрится сегодня произведением куда более современным, чем многое из того, что было сделано в сценическом искусстве относительно недавно. В том числе, кстати, и самим Уилсоном. В тридцать четыре года (для режиссера это не молодость даже — юность!) он задал театру свою планку.
Известно, что опус Гласа-Уилсона — это подлинный Gesamtkunstwerk: тут и балет, и опера, и короткие драматические скетчи, и театр сценографа, и клоунада с акробатикой. И одновременно это сплетение самых важных стилей ХХ века: абстракционизм, сюрреализм, супрематизм, конструктивизм, минимализм (оказывается, черный треугольник где-нибудь в верхнем правом углу сцены может быть не менее важен, чем живой артист в левом нижнем углу или маленькая подзорная труба с кубиком Рубика в руках актера сцены). Но все это предварительное знание совершенно не позволяет разгадать магию спектакля и полноту его смыслов.
Пока рассаживается публика в зале, в оркестровой яме один за другим медленно-премедленно — точь-в-точь как в чтимом Уилсоном японском театре Но — появляются хористы. И контраст между зрительской суетой и их заторможенными, но выверенными движениями сразу же бросается в глаза. По эту сторону рампы жизнь течет по своим суетливым законам, по ту она словно бы в другом «агрегатном» состоянии. Этот театральный прием - фирменный прием Уилсона, которого в молодости избавила от сильного двигательно-речевого расстройства танцовщица Берд Хоффман. Смысл терапии заключался в простых движениях, которые надо было делать очень, очень медленно. С тех пор время для Уилсона на сцене как будто притормозило свой бег..
В своих спектаклях он словно бы настаивает: вы думаете, театр — это действие, конфликт, столкновение, событие. Но отсутствие события и есть самое интересное событие. Вы думаете, что спектакль надо смотреть, а его надо созерцать. Нужно пристально вглядеться в мир. Остановить каждое его мгновение. И тогда вы поймете, что он состоит из очень простых вещей. Из прямой линии на заднике, из диагонали, по которой долго ходит актриса, из кругов, которые «наворачивают» танцовщики, из десяти цифр, которые до изнеможения повторяют женщины, сидящие на авансцене, из семи нот, которые сольфеджируют хористы. Первоэлементы бытия, его кирпичики, имманентные человеческому сознанию и жизни как таковой.
Мир Уилсона — это очень часто мир, увиденный глазами ребенка. С кружками, треугольниками, ярмарочной лошадкой и домиком с трубой. Он ведь любит ставить сказки («Питер Пэн»), басни (Лафонтен в Comédie-Française). И даже бесконечно далекий от детской литературы «Войцек» был в его интерпретации словно бы увиден глазами ребенка. Вот и сквозные образы «Эйнштейна на пляже» — поезд, скрипка, мальчик в матроске где-то под колосниками — тоже имеют какой-то подтекст детсткости.. Если бы ребенку рассказали о великом физике, а потом попросили что-то на эту тему нарисовать, у него на рисунке тоже наверняка были бы паровоз, скрипка…
В самой сюрреалистической части оперы — сцене суда непонятно над кем непонятно за что (она чем-то напоминает «Алису в стране чудес», только еще абсурднее) — на переднем плане две женщины старательно делают себе маникюр. А кто-то из массовки тут же, в зале суда, рассказывает о мешковатых штанах с таким упорством, словно в них таится разгадка и неведомого преступления, и вообще всех земных тайн.
В финале спектакля мы видим ракету. Точнее, маленькую аппликацию в виде ракеты. Она летит по диагонали через весь портал сцены. Из доэйнштейновского мира (с поездом) — в постэйнштейновский. А потом мы видим, как два персонажа, две актрисы, которые в самом начале самозабвенно считали на авансцене, вылезают из люков на каких-то нездешних уже просторах. Мы не знаем, где именно они оказались, но явно где-то за пределами нашего обычного мира. А дальше самое главное. Что встречают они там, в нездешнем мире? Они встречают темнокожего шофера, сидящего за рулем автобуса и рассказывающего какую-то совершенно мелодраматическую историю, в которой влюбленные сидят на скамеечке, взявшись за руки, светит луна…
После четырех с половиной часов какого-то невероятного медитативного сеанса с ракетами, преодолением земного притяжения и устремленности к черным дырам космоса, мы вдруг «причаливаем» к простой истории. И это такая мощная кода, которая весь спектакль заставляет увидеть по-новому. Это своего рода аристотелевский «катарсис», но не как «очищение», а как «прояснение». Прояснение замысла художника, возвышенное прояснение. Эти кружочки, квадратики, цифры, ноты, буквы, домик с трубой, влюбленные при луне, мешковатые штаны, запах сирени… Никуда не убежишь от этих простых и важных истин мира. Ты привязан к ним навсегда.
|
|
|
|
|
|
|