Дмитрий Ренанский
Сочиняя с композитором Дмитрием Курляндским оперу по заказу легендарного Holland Festival, Борис Юхананов вернулся к замыслу, объединившему трагедию Сенеки «Октавия» с фрагментами эссе Льва Троцкого о Ленине и впервые реализованному в драматическом спектакле 1989 г. Сегодня постановка столичного Электротеатра «Станиславский» удачно вписалась в общемировой календарь мероприятий, посвященных 100-летию революции 1917 г., став одним из смысловых центров амстердамского форума, посвященного этим летом теме демократии. По соседству с премьерами Ромео Кастеллуччи, Бориса Шармаца, Димитриса Папаиоанну и других лидеров нового европейского театра «Октавия. Трепанация» чувствовала себя в Амстердаме очень комфортно – полуторачасовой междисциплинарный проект на стыке актуальной музыки, инсталляции и театра говорил с публикой Holland Festival на внятном ей художественном языке.
В центре сцены – исполинская голова Ленина, бесшумно вращающаяся вокруг своей оси и гипнотизирующая электрическим взглядом раскосых немигающих глаз. Взрезаемый лазером череп скрывает террасу, где на фоне апокалиптического видео Нерон (Сергей Малинин) и Сенека (Алексей Коханов) неторопливо распевают пустопорожние, отсылающие разом ко всей оперной традиции дуэты: всякая власть безлика. Покой тиранов СССР и Древнего Рима охраняет терракотовая армия обезглавленных гигантов – не сразу замечаешь, что в скульптурных костюмах-скафандрах Анастасии Нефедовой прячутся голландские хористы, перевоплотившиеся в беспомощных зомби, спотыкающихся на каждом шагу слепцов, подстегиваемых гортанными окриками одетых в кислотно-кровавый латекс красноармейцев. В финале «оперы-операции», как называют «Октавию» авторы спектакля, в голове Ленина прорастает фигура Будды – место тирании занимает нирвана. Впасть в нее зрителям, впрочем, так и не удается: тщательно организованная режиссурой последовательность сильных театральных жестов рождает саспенс, заставляющий следить за «Трепанацией» буквально не дыша.
За большим стилем имперского фасада «Октавии» Бориса Юхананова скрывается нежный, эфемерно-хрупкий звуковой мир партитуры Дмитрия Курляндского – интонационный облик его новой оперы отнюдь не так радикален, как можно было ожидать от самого бескомпромиссного российского композитора наших дней. Музыкальную драматургию спектакля образуют три контрастных пласта: условный традиционализм вокала Сенеки и Нерона, сотканная из шепотов и вздохов хоровая партия и живая электроника, за которой в ручном режиме присматривает саунд-дизайнер Олег Макаров. В постоянно меняющем очертания зыбком мареве отзвуки голосов вокалистов микшируются с фонограммами выступлений Ленина и «Варшавянкой» – первыми тактами революционного гимна, замедленными композитором почти в 100 раз. Лирические кульминации «Октавии» – ария-спазм Агриппины (феноменальная Арина Зверева) и катарсический финал, в котором восемь сопрано ансамбля Questa Musica, наблюдая за рождением и истаиванием звука, сплетаются в коллективное хоровое тело.