Лев Семёркин (lev_semerkin)

Перпендикуляр зрителя.

Пространственная структура спектакля содержит две оси – горизонтальную и вертикальную.

Горизонтальный отрезок – собственно сцена, белая полоса из кулисы в кулису. На сцене обстановка современного жилища – диван, столик, телевизор, кровать. Комфортно, стерильно, оснащено бытовыми приборами, идеально приспособлено для жизни. Белый островок в темноте.

Вертикальный отрезок – картина на заднике, центральный фрагмент – лик, узкая полоса ровно по середине.

Всё вместе похоже на математический значок перпендикуляра. Горизонтальная палочка внизу – сцена, вертикальная палочка – лик.

В первой части спектакля действие происходит только на горизонтальном отрезке, на сцене. Два персонажа – отец и сын. Отрезок – линия от отца к сыну, связь. Действие подробное, бытовое, предметное. Сын ухаживает за больным отцом.
Вертикальная ось – портрет - остается неизменным. Это константа. Хотя иногда кажется, что портрет меняется в лице – когда долго смотришь на сцену и потом переведешь взгляд вверх и встретишься глаза в глаза. На самом деле это зритель меняется – посмотрев сцену, получает новый опыт. Зритель смотрит другими глазами, потому портрет кажется другим. Возникает диалог с портретом.
А в это время на сцене происходит диалог между персонажами. Здесь можно увидеть самый разный смысл, кто-то увидит «бытовой ад», кто-то связь поколений (визуализированную вот таким способом). Дурную бесконечность, как наваждение, или наоборот эстафету человечности. Зритель может вспомнить личный опыт, если такое у него было, или представить/подставить себя в такую ситуацию. А может вспомнить популярную в театре 20-го века тему «бессмертия» – бесконечного существования современного человека, которое поддерживается комфортом, медициной, разными искусственными подпорками и, чем дальше, тем больше теряет смысл («Три высоких женщины» Олби, «Прекрасные дни» Бэккета). Бесконечный конец - тупик гуманизма.

Диалог на сцене заканчивается капитуляцией сына, он сходит с дистанции, убегает с белой полосы – назад, к заднику, подходит к портрету и прижимается/припадает, голова сына оказывается как раз на уровне рта (в данном случае точнее сказать не «рот», а «уста»). Возникает еще один визуальный перпендикуляр, похожий на букву «Т». Вертикальная палочка снизу – тело сына, горизонтальный отрезок сверху – уста Сына Божьего.
Постояв у портрета, сын не обретает силы вернуться и уходит за кулисы. Сразу за этим и отец встает с кровати и покидает сцену, оставляя на стерильном белом полу грязный след.

Во второй части спектакля действие переносится с горизонтальной оси на вертикальную, со сцены на портрет. Теперь сцена – константа, там ничего не происходит, та же комната, но без людей, только со следами жизнедеятельности людей.
А холст с портретом начинает меняться - искажаться, «плавиться», растягиваться, корчится, потом возникают грязные потеки. Холст рифмуется с одеждой, прикрывавшей «грязную плоть». Белая одежда не может удержать темную грязь, чернота проступает, холст чернеет и рвется в лохмотья (черное разъедает материю, как кислота). Лохмотья обдирают, за ними открывается надпись “YOU ARE (NOT) MY SHEPHERD» (ты – мой (не мой) пастырь). Слово NOT видно не сразу и не всегда, сначала открывается один смысл, потом – противоположный. Но эти сомнения/колебания еще не последний слой, за надписью открывается все тот же лик, а со сцены убирают все предметы, остается только сама сцена – белый пол (горизонтальный «холст» лежащий на сцене) со следами грязи – грязные потеки, как роспись, знак, месседж, надпись на неизвестном языке (и тогда, вертикальная надпись это перевод с языка современного искусства на международный английский). Финал спектакля - диалог старого (вертикального) и нового (горизонтального) искусства.

Перпендикуляр режиссера.

На встрече со зрителями после спектакля режиссер тоже много говорил о пространственном решении, о двух перпендикулярных осях, но оси назвал другие.

Перпендикуляр режиссера повернут на 90 градусов и расположен не в плоскости зеркала сцены, а в плоскости зрительного зала. Главная ось направлена со сцены в зал. Отрезок между глазами на портрете и глазами зрителя. Взгляд глаза в глаза и послужил первотолчком к спектаклю, когда режиссер увидел картину в альбоме и долго не мог оторвать глаз. Вторая ось – тот же горизонтальный отрезок на сцене. Происходящее на второй оси создает турбулентность, взаимодействует, сбивает, подвергает сомнению прочность главного вектора «глаза в глаза». Для сына происходящее в комнате - это испытание, но и для зрителя происходящее на сцене - это тоже испытание.
Таким образом, действующих лиц в спектакле четверо – отец, сын, лик и зритель. В этом четырехугольнике разворачивается «сюжет». Театр Кастеллуччи это не актерский театр (актеры,играющие отца и сына - не более чем натурщики), не драматический театр, это театр близкий к изобразительному искусству (и к искусству кватроченто и к искусству 20-го века), театр одухотворенных/экспрессивных/агрессивных визуальных образов и отвлеченных идей.

Самую сильнодействующую сцену спектакля в Москве не показали (по техническим причинам). М.Давыдова, которая вела встречу с режиссером, видела эту сцену в Антверпене. В момент перехода от первой части ко второй, когда актеры покинули сцену, в зале погас свет, установилась полная темнота и вентиляторы стали гнать ветер в сторону зрителей. В перекрестье перпендикуляра режиссер поставил точку, провалил зрителей в абсолютно черную дыру. Момент перехода, смерти/рождения. Аргумент вероятно самый сильный с театральной точки зрения, но не самый сильный с содержательной. Не необходимый