Режиссер Анатолий Васильев отказался от номинации на премию "Золотая маска" из-за ареста художественного руководителя "Гоголь-центра" Кирилла Серебренникова. По словам Васильева, "Серебренникову нужна не "Золотая маска", а свобода".

 В 2006 году знаменитый театральный режиссер и педагог Анатолий Васильев после конфликта с чиновниками лужковской мэрии был уволен с поста художественного руководителя основанного им театра "Школа драматического искусства". Вскоре он уехал во Францию, дав обещание никогда больше ничего не ставить в России и не давать интервью российским журналистам. Васильев работал в Италии и Франции, в 2016 году поставил на сцене "Комеди Франсэз" спектакль "Вторая музыка" по пьесе Маргерит Дюрас, а в 2017 году, приехав в Москву, показал на сцене театра Вахтангова спектакль "Старик и море", посвященный памяти Юрия Любимова. Спектакль был номинирован на премию "Золотая маска", однако Васильев отказался от номинации, объяснив свое решение тем, что он с 2006 года не участвует в культурной жизни Москвы.

    Я выбрал путь и назвал его – добровольное изгнание!

"Не ставлю спектакли, не даю интервью в газетах, на радио или на телевидении, почти не провожу мастер-классы, а только по специальному выбору, я не работаю, не получаю зарплату, а только пенсию, я сделался частным лицом и успокоился моим новым положением. Я исключил контакты со многими коллегами, я выбрал неучастие взамен бурной и наказуемой деятельности. Я выбрал путь и назвал его – добровольное изгнание!"  В своем открытом письме Васильев попросил убрать его имя и спектакль "Старик и море" из числа претендентов на премию. Отказ от участия в одноименном театральном фестивале "Золотая маска" он объяснил тем, что уже более десяти лет не участвует в культурной жизни Москвы. Режиссер отметил, что с 2006 года не ставит спектакли, не дает интервью журналистам и почти не проводит мастер-классы.

Список номинантов на "Золотую маску" огласили в четверг. Среди номинантов представлен в том числе и Кирилл Серебренников. Он номинирован за постановку оперы "Чаадский" и спектакля "Ахматова. Поэма без героя". Церемония награждения лауреатов премии состоится 15 апреля 2018 года.

Художественного руководителя "Гоголь-центра" Кирилла Серебренникова обвиняют в хищении 133 миллионов рублей, выделенных "Седьмой студии" на проект по развитию и популяризации современного искусства "Платформа". Режиссер находится под домашним арестом. Он отвергает обвинения, называя их "абсурдными".

    Кирилл Серебренников сделал не просто спектакли, а театр. Он открыл воздух для всего российского театра

​– Я вспомнил, как Олег Николаевич Ефремов приглашал какого-то партийного босса, а может быть, самого руководителя государства, а он сказал: "Олег, сейчас маховик раскручу и приду к тебе в театр, а пока не могу". Вот я понимал, что маховик истории когда-нибудь возвратится назад, потому что это штурвал. Я – бывший моряк, я знаю, что это такое: крутишь, а потом он назад тебя крутит, это волна. Я тогда ругался: осторожнее, внимательнее. Это как цунами находит, отходит, опять находит и отходит. Дальше начинаются естественные проблемы, и звездой этих проблем оказался Кирилл Серебренников. Потому что только Кирилл сделал не просто спектакли, а театр. Он открыл воздух для всего российского театра. Поскольку он был молодой человек, к нему тут же приклеилось молодое поколение. Он сказал: это возможно, это возможно. Он многому сказал "возможно" и многому сказал "пошли на ...". Он многому сказал "нет" и многому сказал "да". Конечно, у него судьба, как у каждого Мефисто, сложная. Потому что как бы он мог все это сделать, если бы он не играл с властью? Какая бы власть мудрая ни была, хитрость – это прежде всего, потому что власть подобна зверю, а зверь хитер, рано или поздно что-то будет происходить.


– Ваш ученик Борис Юхананов создал театр "Электротеатр Станиславский". Вы были там?

– Я считаю, это замечательная вещь. Борис Юхананов – это второй человек, который создал театр. Они прямо противоположные – эти театры, совсем разного стиля, разного фокуса, назначения, ориентации. Но, я думаю, Борис Юхананов создал замечательный театр. Я прихожу в его кабинет, в котором я сам просидел около пяти лет, прихожу туда как домой. Конечно, мы в дружбе как учитель и ученик, просто товарищи. Я думаю, что тот театр, который сделал Борис, необходим той части молодежи, которая имеет не жажду социальную, политическую, гражданскую, но жажду эстетическую. И он вокруг себя собрал большое количество не только молодежи, которая работает, но и зрителей. Для меня самое великое, что он сделал, – это он дал дорогу новой опере и новой музыке. Кроме него этого никогда никто не сделал. Вся эта новая музыкальная штука, новый музыкальный калейдоскоп мощный и огромный, только благодаря Борису обрел жизнь и стал реальностью. А где ему быть иначе, кто пустит? Борис не только пустил к себе, но и сам стал автором многих вещей. Поэтому, конечно, это замечательная фигура.

– Ваш фильм "Осел" тоже для тех, кто хочет нового эстетического. Но поразительно, что фильм, где столько русских фамилий в титрах, не связан с Россией вообще, невозможно найти никаких точек соприкосновения с Россией.

   
– Вы в свое время сказали, покидая Россию, что больше не будете ставить ничего в Москве, но вот в прошлом году поставили "Старик и море"...

– Я не ставил, я этот спектакль посвятил Юрию Петровичу Любимову. Я это всегда называл акцией. Конечно, это спектакль, мне кажется, хороший, все в нем замечательно, я его честно сделал. Но я не делал как спектакль, я делал его как некий поклон, как высказывание, как акцию. Посвящен он не только памяти этого человека, но его противостоянию, его протесту. Для меня Юрий Петрович Любимов, от начала, как я с ним познакомился, как я увидел его спектакль и до конца его жизни – это фигура, у которого в крови жил этот протест. Он не мог с ним справиться. Он никогда не мог подкислить свой протест и смириться, он всегда оставался фигурой протеста. Этой фигуре протеста я посвятил эту работу. Больше я ставить не собираюсь.

– То есть обещание в силе?

– Да, конечно. Я не поставил ничего с 2006 года, это была единственная работа, и обещание это в силе.

– Если вдруг появится какой-то невероятный чиновник, который скажет: "мы возвращаем вам театр, возвращаем все, только вернитесь в Москву". Что вы ответите?

– Уже это было. Я скажу: "Знаете что, мы это уже проходили. Спасибо".

– Как вам во Франции? Что самое тяжелое в работе во французском театре?


​– Во французском театре самое тяжелое, на французской сцене – это сам французский театр. После русского следующий тяжелый театр – это французский. Рутина французского театра очень крутая, он заадминистрирован и в постановочной части, в артистической части, и в самой методологии, и в школьном образовании. Это царство администрации. Мы ожидаем от французов легкости и некоторой проституции. Ничего подобного, какая там проституция – это строгие такие костюмы, заадминистрированные в сознании люди. Это самое сложное.

– А что самое прекрасное?

– Самое прекрасное с теми актерами, с которыми я работаю, открытость, податливость, желание пойти навстречу, любопытство к иноземцу. Колоссальное любопытство к русскому. Это талантливые люди. Если бы мне сказали: пожалуйста, вот тебе Италия для спектакля, а вот тебе Франция для спектакля, я бы выбрал Францию.

– А Италию для фильма.

– А Италию для фильма. Я выбрал бы Францию для спектакля и никогда бы не стал ставить с итальянскими актерами спектакль. А школа, пожалуйста. В свое время были интенции итальянского театра, Стрелера, но это было давно, 40 лет назад, с тех пор очень многое изменилось. Вообще многое в Европе изменилось. Знаете, напоминает бездарно приготовленный апельсиновый сок. Потому что кисло все, невкусно, невыразительно, очень бездарно, очень ординарно.

– А где этот сок готовят правильно? В Азии, в Америке?

– Сок готовят правильно там, где царь властвует. Как только царь властвует, художник находит в себе силу быть против.

– Тогда мы знаем страну, где царь властвует.

– Мы немножко знаем.

– Но жить, наверное, лучше там, где...

– Художнику лучше жить лучше там, где царя нет.