Евгения Шерменева
Warning: No images in specified directory. Please check the directory!
Debug: specified directory - https://blog.nt.zp.ua/images/pressa/terrorism
Такие спектакли не существуют вне информационного поля. Справедливо будет сначала пояснить значение «Терроризма» для Москвы.
Кирилл Серебренников, «радикал из провинции», свой третий спектакль в столице поставил на Малой сцене МХАТа. Следом он осваивает «Современник» — там уже прошла премьера «Сладкоголосой птицы юности» (Т. Уильямса в переводе В. Вульфа «переписывала» Нина Садур) с Мариной Нееловой в главной роли. И все-таки надо признать: растяжки «Терроризма» в Камергерском переулке произвели эффект. Премьера — 7 ноября. В программке рядом помещены два снимка: А. П. Чехов с участниками спектакля «Чайка» и К. Серебренников с Пресняковыми и группой «Терроризма». Акция удалась, признает режиссер.
Пьеса Олега и Владимира Пресняковых стала одним из трех победителей Конкурса современной российской драматургии, организованного Минкультом РФ и МХАТом. С питерской стороны в конкурсе должен был участвовать БДТ, но дело заглохло и было благополучно забыто, а Олег Табаков с Анатолием Смелянским устроили в октябре пресс-конференцию, на которой заявили о намерении театра менять художественную политику. Мэтры проявили также осторожность и некоторый скепсис по отношению к молодым драматургам, но, видно, еще опасней сопротивляться времени. Поэтому свято место было доверено новоявленным экстремистам.
Сцена из спектакля. Фото В. Луповского
Пресняковы — персы по крови, филологи по образованию, провокаторы по природе — не раз говорили о гонениях на них и в родном Екатеринбурге, и везде, куда б они ни приезжали. Общественности их упорно предъявлял Олег Лоевский, но общественность с негодованием отворачивалась. Бурные критические эскапады и обвинения в чернухе сослужили Пресняковым плохую службу — они закалились в борьбе и окончательно уверовали в свой «экстремизм», как будто до них ничего и не было. Надо только добавить, что это родовая черта поколения — считать, что до нас ничего стоящего не было.
Перелом произошел после читки «Европы-Азии» на «Любимовке». В «Майских чтениях» (тольяттинский альманах современной драмы) напечатали «Половое покрытие», на «Балтдоме» в этом году была читка «Сет-1», а в последнем номере «Современной драматургии» опубликованы «Сет-2» и «Терроризм». Теперь Пресняковы едут в Лондон, где в театре Royal Court будут ставить их пьесу «Изображая жертву».
Премьера «Терроризма» во МХАТе значима независимо от качества спектакля: это свидетельство того, что цепь замкнулась. На одном конце — доморощенный и витальный «Театр им. Кристины Орбакайте» в Екатеринбурге, где время от времени работают Пресняковы, на другом — спектакль по их пьесе во МХАТе.
Пьеса братьев Пресняковых демонстрирует их взгляд на свинства рядовых граждан как на бытовой терроризм. Командировочный едет в аэропорт, там все оцеплено, шныряет ОМОН в поисках взрывного устройства, рейс отменен. А в это время дома жена командировочного развлекается с любовником, просит связать ее колготками, тот роется в шкафу, нюхает мужнины носки, находит наконец колготки, связывает тетку так, что она вздохнуть не может, и сует ей в рот кляп. Потом садится на кровать перекусить. Когда муж вернется домой — он увидит глупое лицо жены с кляпом из колготок, спящего любовника и пойдет на кухню открыть газ. Один из солдат, разгребавших завал после взрыва, любит все фотографировать: «Смотри, руки и ноги к кровати привязаны, а посередине — пустота!» И так далее, механизм понятен — все разрозненные, казалось, сцены закольцовываются в систему. Связь осуществляется не через героя — персонажи здесь: пассажир 1, пассажир 2, женщина, мужчина. Все связывает мотив: терроризм рождается в быту, в отработанных до автоматизма моделях отношений. Собственно, драматурги только бессердечно зафиксировали этот мотив через простой, однообразный прием. Взяв типичную ситуацию, они поступают с ней радикально, доводят до крайней точки, до взрыва. Мать, не помня себя от злобы, орет на сына, бабка собирается отравить зятя, а вместо этого становится причиной нелепой гибели внука, секретарша вешается в комнате отдыха.
Кстати говоря, в спектакле Серебренникова над сценой висят электронные часы, отсчитывающие время к нулю: до взрыва осталось 50 минут, 20 и так до конца.
Проявлен в спектакле и другой важный для Пресняковых принцип. Герои не только нивелированы, но размножены: четыре секретарши в униформе, здоровые, голенастые, вышагивают по металлической конструкции как по подиуму. Четыре Монро в знаменитом белом платьице с голой спиной. Люди и их привычки представлены глазами обкурившегося вояки, который делает личное открытие про песенку Монро президенту: «У нее ж тогда — измена была, ломало ее, — это же, это же как — представляете, это человеку помочь надо, сначала помочь, а потом разобраться — это же голос такой, и манеры эти — это же у типичных героинщиков только — вот это все happy birthday!»
Пресняковы и Серебренников совпали в жанре — по сути это трагифарс. В остальном они разошлись. Все-таки драматурги Пресняковы записывали текст пьесы как имитацию повседневной речи, лишенной аффектации и пауз. Театр в лице Серебренникова пренебрег этой безличностью, расставив знаки препинания там, где они не требуются. Спектакль изобилует механическими эффектами, но таковы убеждения режиссера, беззастенчиво пользующегося разнородными материями, чтоб сделать текст максимально «выразительным». В начале выходят люди в камуфляже и оцепляют площадку-помост полосатой лентой. Шумят переговорные устройства, тускло поблескивают автоматы. Эффект рассчитан не на узнавание, а на фарс. Другое дело, что фарс сильно напоминает реальность.
Серебренников строит на сцене свой мир — брутальный и инфантильный одновременно. Здесь достаточно жестких трюков, цветистых и черно-белых, отсылающих к пластическим образам додинских «Клаустрофобии» и «Гаудеамуса», но не подозревающих о том. Я спросила у Кирилла — он не видел у Додина ничего, кроме «Чевенгура». Но питерская режиссура ему очень интересна, вот видел «Макбетт» Юрия Бутусова — сколько у парня драйва!.. Еще бы.
Показательно: скрытные и угрюмые на вид братья Пресняковы тоже претендуют на строительство своего мира, с законом или без — это как им вздумается. Но агрессия и жажда обладать реальностью чувствуются между строк. Между тем, в пьесе «Терроризм» утверждается исключительно гуманистический принцип: братья Пресняковы проповедуют отказ от терроризма во всех его проявлениях, а не только в том виде, в каком он существует в телерепортажах. В нелицеприятной идеологии — общественный и культурный смысл пьесы. А относительная безучастность, с которой описываются пограничные ситуации (секса, насилия), рассчитана на минималистские средства в театре. Если ставить пьесу Пресняковых так, как она написана, то это будет театр, прямо противоположный театру Кирилла Серебренникова. Тем не менее важен информационный вес события — а поставил во МХАТе «Терроризм» именно Серебренников.
У Серебренникова есть личная идея трилогии: в «Пластилине» герой гибнет, в «Откровенных полароидных снимках» мир подминал героя под себя, в «Терроризме» героя достал этот мир и он взрывает его. Герой, тоненький мальчик со светлыми волосами, ходит и смотрит на все невинно-сосредоточенно. В этом, пожалуй, сказывается стремление найти романтического героя и поручить ему одним, но красивым жестом послать все на…
В спектакле «Терроризм» такой пафос уместен, потому что Серебренников проповедует «наивное визуальное искусство», без «зауми». А наивное искусство может позволить себе многое: незнание освобождает от ответственности. И Пресняковы, и Серебренников заняты в том числе и позиционированием личных взглядов на мир. Так сложилось (может, как следствие экспансии провинциалов в столицу), что эти тридцатилетние бывают одинаково злы и жалостливы. Всем им присуще стремление к переустройству, а неофитство украшает.
Кирилл Серебренников популяризировал радикальную пьесу, в очередной раз сделал модным отказ от табу и заставил публику — не радикалов из подполья, а тех, кто покупает билет за деньги, — поверить в то, что такой театр может быть успешным. В своем роде он уникален — настоящий полупроводник.