Текст Марыся Никитюк

О том, что в «Войцеке» Жолдака, собственно нет Войцека, даже как-то неприлично говорить, режиссер давно всех приучил, что это ханжество — видеть, и, не дай бог, искать в его работах еще кого-то кроме него самого. Последняя его премьера, вызвавшая в Москве недоумение, а, не как заявляет режиссер, «скандал — Москва. Психо», основана на мифе о Медее и фильмах Хичкока. Жолдак работает в классической системе современного европейского театра: много образов, много техники, много себя, мало актеров, ну и любое произведение — как всего лишь отправная точка к тому, чтобы подумать.

Сейчас, в связи с немецким заказом, Жолдак оказался на территории Черкасского национального театра им. Шевченко. Там он готовил премьеру по пьесе немца Георга Бюхнера «Войцек», спонсируемую немцами, и спектакль о голодоморе по «Желтому князю» Барки — «Ленин Love. Сталин Love». А поскольку худрук черкасского театра недавно умер, и театр будто бы бесхозен, то возникает вопрос: повторится ли Харьковская история в Черкассах, оставят ли мастера там создавать свои спектакли? Хотя, конечно, Черкассы — это не Харьков, здесь Жолдака точно не поймут.

Но как бы ни был востребован Жолдак заграницей, что иногда кажется просто следствием пиара, ему тоже нужен грунт. И даже не для того, чтобы с комфортом ставить, а чтобы чувствовать ответственность, без которой его постановки все больше отрываются от понятного мира образов, перерастая в «Планету Жолдака», и есть опасность, что вскоре у его спектаклей останется один зритель — он сам. «Войцек», возможно, эту мысль только подчеркнет, во всяком случае, не опровергнет.

Андрей как грамотный европейский режиссер организовал для своего нового детища пресс-показ, а поскольку жизнь на нашем Марсе есть только в Киеве, то был организован пресс-тур для киевских журналистов в Черкассы. Я оказалась в полной географической фрустрации: в моем представлении Черкассы-Чернигов-Черновцы шли через дефис. Говорят, что в этом городе, в Черкассах, ничего, кроме хорошего, театра и нет больше, и перспектив, кроме него, тоже нет.

Перед началом собственно «Войцека» журналистам показали совершенно другой спектакль — будто в «Музее» постановки Жолдак, выступая гидом, ярко подсвеченный вспышками фотоаппаратов, рассказывал толпе прессовиков, что вот через эту черную комнату зритель будет заходить, но сначала ее пробьют молотом, и будут лететь куски кирпича — «бум» — будет красиво. В комнате Андрей попросил обратить внимание на нож за стеклом, которым Войцек убьет любимую, на веник, которым подметет осколки, на голову вепря, в глазах которого — камеры: нас снимают и транслируют на сцену. Потом всех попросили посмотреть на мальчика в ослиных ушах (это так Андрей передал привет своему «Ивану Денисовичу», там у него все, правда, в заячьих были, но ассоциации четкие). Вообще у «Войцека» с «Одним днем Ивана Денисовича» очень много общего, только если второй еще был выдержан в рамках здравого смысла, то первый его явно утратил. Кроме ушей, также схема постановки: первый акт хоть как-то держащийся исходника или мыслей на его тему, второй — вольное фантазирование, жолдаковская рефлексия на собственные мысли, сгенерированные в первом акте.

В общем, Андрей Жолдак показал журналистам черновые секретные эскизы, нас якобы впустили в лабораторию мастера, где видео на больших экранах сверху не было демонтировано, и режиссер увлеченно повторял «а здесь должны быть звезды». Перед показом Жолдак всех предупредил — это первый прогон, много чего будет не так.
Много чего будет не так:

Первый акт хоть и весьма болезненный для обывателя, но интересен такой штукой как переосмысление.

Франц Войцек по пьесе Георга Бюхнера — самый последний, но очень искренний человек, шизофреничный и добрый. Смысл произведения заключается в том, что такие люди тоже заслуживают жизни (кстати, о пьесе «Войцек» упоминалось в материале о корейской постановке «Садори», прочесть пьесу можно у нас на Портале, и даже нужно, потому как при просмотре нового «Войцека» знание оригинала просто необходимо).
Самый красивый мент:

Очень сложная сценография, использованы медиа, онлайн-трансляции, которые показывались на трех экранах над сценой. На сцене несколько прозрачных боксов, в которых проделаны окна-иллюминаторы, где виднеются звезды и галактики.

Жолдак наделил Войцека всеми архетипами украинского народа. Глупый осел Войцек в ушах, его сын — тоже в ушах, жена Мария — не в ушах, но тоже глупа, как и они, покрикивает свое радушное «Иа». Первый акт — красивый грубый очерк на тему «Украина сегодня». В боксах висят портреты Ющенко и Тимошенко (в «Москве. Психо» висел портрет Медведева), на сцене происходят много параллельных действий.

В одном из боксов появляется продажная женщина под флагом Украины, разгуливающая между мужиками из ЕС и России. Помните, эти милые заявление украинских активисток «украинки не для секстуризма», глупости конечно, полмира боится наших выкрашенных в блонд проституток. Это контекст страны, а через несколько минут появятся отвратительные менты, которые станут бить парня, пока развеселая актриса, размахивая украинским флагом, прыгает под Верку Сердючку: «Гоп. гоп. Гоп. читайгоп». Между этими двумя действиями вся пошлость Украины, которую Жолдак не прощает, хотя, увлекшись своими ассоциациями, зря растягивает вкусный образ во времени и смакует его в излишних деталях: и менты разделись до трусов, и нацеловались, и человека убили, и овцу трахнули… В общем автор вошел во вкус, ощутил азарт.

Космос навсегда:

Создав острый, публицистический первый акт, Жолдак бросил это, и во втором акте пошел ставить другой спектакль, о невероятной любви и вселенском одиночестве.

Социалке первого акта буквально противопоставляется выход в космос: оказывается, Войцек, его жена Мария и их ребенок — единственные люди на борту корабля и с ними семь роботов — они в космосе. Катастрофичная какофония: Войцек бьется с помощью пульта с тамбормажором, с которым ему изменила Мария, в соседнем боксе бьются в режиме плейстейшн роботы, считывая команды реальных противников. Но когда робот-дворецкий, как упырь, выпивает кровь других роботов, удивлению приходит конец, потому что после этого развеселого эпизода, который в театре и представить-то нельзя было, все становится скучно. Вся эта космическая тема заканчивается тем, что ушастый мальчик, сын Войцека и Марии, остается во всей вселенной один и грустно смотрит в иллюминатор.

***

Кажется, Жолдак слишком увлекся собственным воображением, ему гораздо интереснее, а, может быть, проще ПОКАЗЫВАТЬ, а не ГОВОРИТЬ, ОШЕЛОМЛЯТЬ, а не РАЗМЫШЛЯТЬ.