Ирина Кипоренко
Как у вас рождается задумка спектакля?
Дмитрий Богомазов: Каждый раз по-разному, но она имеет всегда прямое отношение к реальности. Потому что может возникнуть одна идея, а потом я приезжаю в театр, вижу зал, вижу город, людей, для которых этот спектакль будет ставиться, - и понимаю, что эта задумка не совсем правильна.
Идея не является абсолютной ценностью для театра, - тут важнее некая адекватность реальности. Происходит диалог зала со сценой, и чтобы этот диалог состоялся, я должен учитывать, кто ко мне придет. Это гораздо сложнее, чем просто выдумать идею.
Например, в Одессе мы будем играть «Крысолова» в зале Болгарского центра, где есть подъем сцены, а дома мы его играем в обычной комнате. В этом смысле фестивали очень интересны. Они бросают вызов тебе, твоим идеям - адекватны ли они в этом месте, в этом пространстве.
«Р.»: Что легче ставить - классику или современных авторов?
Д.Б.: Проще ставить классику, но не потому что там уже все сказано и это ставили много раз до тебя. Классика – это то, что уже отстоялось во времени, удержалось в нем и является некой художественной объективностью; а современность - она имеет отношение к реальному, это то, что сейчас все видят вокруг себя.
Поэтому современность более требовательна. Когда ставишь спектакли по современным авторам, больше чувствуешь несвободу. Это совсем другое пространство. Современной литературе необходимо пережить много времени, не умереть и остаться интересной людям через сто, двести лет. Это очень сложно.
«Р.»: Каким должен быть современный режиссер, чтобы быть успешным?
Д.Б.: Само слово «успешный» не очень адекватно театру. Например, если я захочу быть успешным, что мне нужно сделать? Понять, что хочет видеть публика, и это ей показать? Тогда какой же из меня режиссер? Тогда я не самостоятельный художник, не индивидуальность. Когда я беседую с публикой, я при этом должен оставаться самим собой. Это сложная штука.
Режиссер - это одаренность очень редкого типа. Если человек приходит учиться, то шанс у него есть. Ему расскажут какие-то профессиональные вещи, но станет ли он режиссером - это уже его судьба, его путь. Мы можем слушать лекцию у одного и того же педагога, но один стал кем-то, а другой не стал. Почему? Сумма знаний ведь может быть той же. Хотя в этой профессии знания - не главное.
«Р.»: Какова цель искусства, в частности - театра? Воспитать, научить, показать человеку представление?
Д.Б.: Нет, цель театра скорее – удержать вертикаль жизни. С другой стороны, он должен провоцировать человека на размышления, беспокоить, будить. Поэтому театр - это провокация. Если твое мнение, которое звучит со сцены, не альтернативно мнению зала хотя бы отчасти, то зал и не станет такое слушать. Публика - она ведь, в общем-то, не глупая. Иногда она на что-то ловится. Конечно, она любит что-то комическое; смех, юмор очень легко объединяют людей на сцене и в зале, это теперь самая простая форма театра. Но она тоже может быть хорошей.
Вот почему сложно иметь дело с современными пьесами, у которых есть только сюжет. Сюжет - это вещь горизонтальная, может сказать - этот плохой, этот хороший. Но в мире очень много и плохих, и хороших, и разных - это же не энциклопедия характеров.
«Р.»: Есть ли произведения, которые вы мечтаете поставить?
Д.Б.: Нет, такого нет. Я не живу мечтами, я живу в ситуации реального театра и отвечаю на те вызовы, которые мне посылает жизнь. Другое дело, что каждый раз я ставлю то, что мне лично интересно. Мечта - это очень странное понятие, потому что если ты будешь мечтать поставить Гамлета - надо думать, а есть ли у тебя актер, который сможет сыграть его. Ты можешь мечтать, а потом он ничего не сыграет или не сложится ситуация с труппой. И что? Значит тогда, ты такой режиссер, который сидит дома и пишет, думает о чем-то.
Я поставил в украинском театре четыре спектакля, в них участвовали одесситы. Хороший актер - он в любом городе хороший. Например, я работал с актерами в Париже, и они ничем не отличаются от одесских или киевских.
«Р.»: Должен ли художник быть голодным, чтобы это его двигало вперед? Должен ли он забыть о деньгах и быть нацелен только на свое творчество?
Д.Б.: Нет, это какой-то странный миф. Я могу быть абсолютно голодным сознательно. Взял и не поел с утра, и что - я стал художником? А потом еще и не пообедал - тоже стал сильнее?
Конечно, художник не может делать за деньги все, что угодно. Он не должен продаваться - он должен делать то, что хочет. Но если он считает правильным то, что делает, да еще и деньги получает - это замечательно. Он остается художником, но еще и отвечает своим материальным потребностям.
В нашем государстве как раз так и выходит, что художник голодный. У нас многие актеры вместо того, чтобы играть в театрах прекрасные произведения, бегут на телевидение и снимаются в дешевых сериалах или рекламе. Это неправильно. В этом, я считаю, вина государства.
«Р.»: Вы ставили спектакли в России - как реагировала публика?
Д.Б.: В России гораздо больше денег тратится на культуру. Зритель почти везде одинаковый, но есть более прогрессивная публика. Понятно, что в России другая публика, чем в Украине, но есть и там, и там и хорошая, и плохая. Просто разный процент людей, которые читали произведение, которые умеют воспринимать то, что им говорит театр. Таких людей в Европе больше, чем в Украине и России.
«Р.»: Посещаете ли вы свои премьеры? Смотрите ли, как реагирует публика, сколько зрителей приходят на спектакли?
Д.Б.: Я не смотрю на зрителей - я смотрю, как играют актеры. Спектакль рождается в соавторстве с публикой, поэтому мне очень важно, как в тот момент происходит сам процесс организации времени и пространства. Если там заложены какие-то правильные вещи, то публика и актеры будут вместе двигаться. Если ты где-то ошибаешься, то они друг друга терять начинают, - я потом это исправляю, работа над спектаклем продолжается.
«Р.»: Вы режиссер экспериментального театра. Что нового может родить такой подход к творчеству?
Д.Б.: Вот человек играет - это определенное состояние, это определенный способ проживания ситуации. Не в смысле проживания правдой персонажей - есть еще и ты сам как актер. Поэтому разделять это состояние для себя самого и твоего героя - это очень сложно. Поэтому для одаренных людей это дилемма, которая потом разрешается на сцене. Есть люди, которые сильно вживаются в персонажей, изображают несуществующие чувства и наигрывают, наяривают, выглядят идиотами.
Театр – это очень сложно, в том числе именно для актера, потому что объектом творчества, картиной, которую пишут, является он сам, играющий.
«Р.»: Шекспир говорил, что весь мир - театр, а люди в нем - актеры. Значит ли это, что актеры на сцене просто живут, ничего не играя?
Д.Б.: Это, конечно, красивое выражение, но я думаю, что Шекспир имел в виду совсем другое. Театры в его время имели просто набор техник, эмоций, автоматических реакций, наработанных жизнью. Очень часто так бывает, что человек живет автоматически, - может быть, он это имел в виду. Живя так, ты перестаешь быть самим собой и только создаешь видимость самого себя; нужно успевать за собой такое замечать и оценивать это. Также и у актеров - они должны видеть себя, свое двойственное существование.
«Р.»: Кем для вас являются герои ваших спектаклей?
Д.Б.: Для меня и в жизни, и в пьесах герой – это человек, который делает то, что может; это человек, принимающий вызов. Вот Гамлет узнал, что подлость побеждает, - а что с этим делать дальше? Принять вызов или спрятаться? Ведь многие знают, что существуют правда и ложь, что люди не есть теми, кем хотят выглядеть. Но Гамлет при этом что-то делает, а большая часть людей в жизни ничего не делают - только судачат обо всем на кухне.