Мария Гудыма

С чего начался ваш личный интерес к «Гамлету»?

Это – текст, в котором есть потенциал театра. Он заставляет актера находить некое расположение на сцене, которое никогда не будет описываться как бытовое, небытовое, как-либо еще. Актер на сцене – это очень определенная субстанция.

Вы сразу решили, что будете ставить «Гамлета»? Или выбирали что-нибудь из Шекспира?

Во-первых, дирекция Одесского театра была не против. Во-вторых, был Яков Кучеревский, который мог сыграть Гамлета. Это – актер, который прогрессировал с огромной скоростью. Я видел, какой у него потенциал.

То есть, в нем изначально как бы сквозил протест?

Нет. Вы пытаетесь очень рационально обо всем говорить! Это ошибка. Ну при чем тут протест? Какой протест? Актер – фигура не протестная. Актер – это игрок на сцене. Какое отношение это имеет к протесту? Он прежде всего получает удовольствие от игры.

Я имею ввиду противопоставление себя – миру. Важную для Гамлета черту.

Нет. Только чувство игры. Чувство театра. В составе этого чувства есть доля протеста, есть и провокационность, и обязательное чувство юмора. Например, для меня абсолютный актер – это Линецкий Виталий. Он в жизни был такой же, как на сцене. Актер – это была его сущность.

Что ж, Вы ставили «Гамлета» в 2009 году. К тому времени зритель видел сюрреалистического «Гамлета» А. Жолдака, С. Моисеев уже изобразил Гамлета как жестокую машину для убийства. Вскоре появится нашумевший спектакль Остермайера, где принц истерически поедает землю на сцене. А у Вас довольно-таки классическая интерпретация героя. Он – антагонист, который противопоставляет себя мертвому миру кукол и карточных фигур, «благородная душа». Вы считаете, что это – характерный для современности герой?

Я думаю, Гамлет характерен для любого времени. Всегда есть живое, а есть – неживое. Гамлет – это человек, который живой. Всё.

В отличии от остальных героев?

От большинства, да. Но он ничего специально не противопоставляет. Это не выглядит как «Начну-ка я себя противопоставлять!». Просто он так чувствует, он так дышит. Вы же понимаете, что в политику, например, не каждый человек пойдет. Ну вот Вы хотите пойти в политику? Чтобы попасть в это логово тарантулов?

Конечно, нет.

Ну вот, видите. Вы просто чувствуете, что Ваша жизнь, она происходит в другом месте, про другое.

…И это все не о том.

Ну конечно!

А как Вы относитесь к мысли, что мы живем в безгеройную, совсем не гамлетовскую эпоху? Что классический герой, который выгодно отличается от окружающих, невозможен. Потому что разрушены категории высокого и низкого.

Понятие героя не связано с категориями высокого и низкого. Быть героем – это умереть. Человек обычно располагает жизнью так, чтобы она длилась. И я никому бы не посоветовал оказаться в роли героя. С другой стороны, иметь в себе элементы героического важно. Быть живым – вот что, собственно, важно. Сегодня быть живым – это уже героизм. Вот, например, в начале пьесы у Гамлета есть монолог о матери, которая выходит замуж, еще не сносив обувь в которой шла за гробом отца. Он чувствует, что что-то неправильно. Он пока не знает, что дядя убил отца. У него еще нет идеи мести, но он чувствует: что-то не так. Не каждый умеет это чувствовать. Это и значит быть живым – чувствовать. Гамлет ведь тоже вовсе не готовился к героизму. Просто наступил момент, и он сделал выбор.

В отношении «Гамлета» есть два взгляда. Современные публикации «Гамлета» – это компиляция Первого фолио с текстом второго, авторского, или даже отчасти «пиратского» кварто. Такой себе палимпсест. Не факт, что Шекспир вообще предполагал некий окончательный вариант. Как вы считаете, «Гамлет» гениален благодаря сочетанию случайный поправок или это такой грандиозный паззл, задуманный Шекспиром?

Знаете, чем отличается физик от Господа Бога? Тем, что физик изучает грозу, а Господь ее создает. То же касается и текста. Он есть, как явление. А изучай историю его появления, не изучай… Я поэтому никогда этим не занимаюсь. Раньше занимался. Я раньше страшно хотел быть физиком.

Как вы подходили к Шеспиру раньше? Что читали дополнительно, перед тем, как начинали ставить его тексты?

Ничего. Меня интересует текст, структура, контексты, которые актуальные для меня: контексты современного мира и современного театра, а не шекспировской эпохи и «Глобуса».

Вы считаете Шекспира своим автором? Трагическое и комическое как полюса, Вам ведь, ближе, чем драма? Кстати собираетесь еще его ставить?

Трагическое и комическое – два столпа театра. Все остальное – проходные этапы…Я его прямо сейчас и ставлю. Я ставлю со студентами «Двенадцатую ночь», комедию. Я думаю, для них это очень полезно, ведь

 Шекспир очень требователен к актеру. Это вызов для актера, очень серьезный. Не только для режиссера. Его невозможно поставить и сыграть походя – не задумываясь, не ковыряясь. Если тебе интересна твоя жизнь в процессе репетиции Шекспира, то ставь. А если ты не открываешь для себя вместе с Шекспиром что-то новое каждый день, то лучше не соваться просто.

Если не появляется своего высказывания «сквозь» Шекспира?

Для меня цель, задача – это не высказывание, не месседж. Вопрос в том, что ты должен создать театр. Конечно, спектакль потенциально содержит в себе высказывание, но оно для каждого зрителя свое, и зависит только от его сознания. Я могу не вкладывать конкретный смысл. Могу ощущать что-то, когда идут репетиции. Человек ведь не знает, о чем ему снится тот или иной сон. Видимо, он прочитал такую книжку, или встретился с таким человеком. А ты за свои сны, в общем, отвечаешь. Если ты можешь что-то узнать, соприкасаясь с текстом, значит, это ты сам актуализировал этот смысл. Об этом говорил еще Платон: узнать – это вспомнить. Но для этого ты должен положить в себя книжки, кино, встречи с людьми, разговоры. И спектакли тоже. Если люди поймут, что это важно, они будут ходить на Шекспира. Но этот запрос – выстраивать себя – должен появиться. Мне кажется, что молодые люди уже другие, у них это есть.

Интересно ведь получается. Вы говорите, что с текстом нужно сталкиваться наедине, ничего дополнительно не читая. Но для того, чтобы с ним по-настоящему столкнуться, нужно, чтобы в тебе уже было много всего.

Поэтому человека «делают» с детства – сознание человека ведь формируется очень долго. Представляешь, сколько всего в человека нужно вложить, чтобы там хоть что-то зашевелилось.

         Когда Гамлет говорит по-украински, совершенно не обязательно речь идет о персонаже иронической пьесы известного и талантливейшего охальника Леся Подервьянского «Гамлєт, або Феномен датського кацапізму». Хотя, конечно, вариация «пробзділось щось у датському князівстві» звучит как нельзя более актуально. Уж так у нас – все время что-то неблагополучно, в отличие от сегодняшней Дании… Напомним, что первый известный украинский перевод «Гамлета» датируется 1863 годом и был сделан во Львове, на территории тогдашней Австро-Венгрии.

         В ХХ веке Лесь Курбас имел намерение поставить трагедию в Киеве, но был репрессирован, не успел… Кажется, что тень гениального реформатора украинской сцены Курбаса витает в зале, где идет нынешний «Гамлет». Фантастические гримы большинства персонажей (белые лица, графичные, черным очерченные глаза и губы), пышные придворные костюмы (на них прорисованы декорации, возникает интересная перекличка, порой актеры сливаются с фоном дворцовых шпалер), монотонная манера декламации дали повод зрительской молодежи поспешить пожаловаться на Интернет-форумах на отсутствие выразительности у актеров.

            Часть публики оказалась не готовой воспринять такой режиссерский ход: представить обитателей королевского дворца в Эльсиноре как носителей некой функции. Обезличенные, сросшиеся со своими «масками», ритуально вышагивающие… Таковы Гертруда (заслуженная артистка Украины Ольга Петровская), Клавдий (Валерий Швец), Полоний (Евгений Юхновец) и даже Офелия, по крайней мере, до сцены сумасшествия (Ирина Бессараб). Все эти персонажи полагают, будто «умеют жить», то есть приспосабливаться, смотреться со стороны. Здесь мы видим «фирменную» ансамблевую игру васильковцев, предполагающую отказ от личных актерских амбиций ради общей задачи. Каждый в рамках своего образа точен и графичен, как черно-белый рисунок спектакля в целом. А вот Гамлет (Яков Кучеревский) и Горацио (Александр Станкевич) – живые, с чистыми лицами, одеты неформально, в простые черные одежды. Перевертыши – черные души рядятся в белое и наоборот. Жить в понимании большинства не умеют два друга, а значит, трагедийная развязка уже звенит в воздухе… Конфликт налицо. Но как же больно сознавать, что пройдет уж сто лет после гибели Курбаса, а наши театры с их аудиторией будут преодолевать все те же комплексы… Нельзя убивать людей, даже если это неудобные для общества гении. Последствия придется расхлебывать поколениям и поколениям…

           Премьера Одесского академического украинского музыкально-драматического театра имени Василько производит ошеломляющее впечатление – так пронзительно и безупречно эстетичен спектакль Дмитрия Богомазова. Это от Курбаса, это диалог с предшественником. Киевский театральный режиссер Богомазов, по мнению многих специалистов, сегодня лидирует по силе таланта в масштабах страны. Ему, если честно, даже не пристало как-то взять да и не поставить «Гамлета». Все заметные украинские режиссеры стремятся так или иначе прикоснуться к этой трагедии, взять хотя бы Андрея Жолдака и его нашумевший спектакль «Гамлет. Сны», вариацию конца девяностых Олега Липцына «Гамлет-лабиринт», буквально в прошлом году нашумевшую постановку Владислава Троицкого «Гамлет. Смерть-Сон» (последний и вовсе не на украинском языке сыгранный, а на венгерском, ибо идет в театре имени Дюлы Ийеша в Берегово)… Воистину, «Гамлетов» много не бывает, и у каждого уважающего себя режиссера должен быть свой «Гамлет». Тем более у Богомазова, рядом с которым стабильная творческая команда из Киева: сценограф Александр Друганов, композитор и звукорежиссер Александр Курий, режиссер по пластике Лариса Венедиктова. В Одессе уже идут поставленные Богомазовым трагедии «Эдип» и «Счастье рядом», а также спектакль «Что им Гекуба?», по сути являющийся половиной «Гамлета», ибо составленный из оного плюс «Шантрапы» Панаса Саксаганского.

            Теперь половинные варианты и прочие компромиссы неуместны – Богомазов поставил «Гамлета» всерьез. И надолго. Именно так, надолго и всерьез, без иронии, ерничества, подколок. Игра получилась по-крупному, ведь на кону жизнь и смерть. Пусть уж будет определенный перебор с трагедиями на сцене васильковцев, чем появляются постановки, глядя на которые, только пожмешь плечами да зевнешь или подхихикнешь, ибо ни уму, ни сердцу, да и развлечься особо не получается. По поводу того, какой перевод избрать для постановки, двух мнений быть не могло. Весьма кстати Гран-при Пятнадцатой Национальной книжной выставки-ярмарки «Форум издателей» во Львове в сентябре прошлого года получила книга Вильяма Шекспира «Гамлет, принц датский» в переводе Юрия Андруховича. Продукция издательства «А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА» была отмечена за утонченный дизайн и стилистику. А также качество перевода. В данное время Юрий Андрухович работает над переводом «Ромео и Джульетты», так что скоро можно ожидать постановок, связанных с новым достижением этого художника слова. И как замечательно, что «Гамлета» в переводе Андруховича поставил в Одессе именно Богомазов, который следит за тем, насколько точна речь актеров со сцены. У других режиссеров, увы, более беспечное отношение к украинскому слову… «Гамлета» можно трактовать и даже переписывать с разных точек зрения, ибо он неисчерпаем. Существует целое направление в шекспироведении, которое занимается поисками тайного смысла этой пьесы. Наверное, однозначного вывода шекспироведы так и не сделают. Самое бесспорное, что они до сих пор установили: «Гамлет» является пьесой со скрытым смыслом, так называемой «мениппеей». Это одна из старинных литературных форм, имея дело с которой, читатель вовсе не должен слепо доверять рассказчику. Собственно, сам термин «мениппея» стал предметов нескончаемых литературоведческих дискуссий. «Есть многое на свете, друг Горацио…». Одесских театралов весьма интриговал тот факт, что один «Гамлет» в Одессе уже идет – на сцене русской драмы, в постановке Алексея Литвина. Притом это вполне традиционная постановка, с точным следованием авторскому тексту, всем ремаркам. Вот если старшеклассник ленится прочесть трагедию, может сходить в театр, и там ему расскажут, кто, с кем и почему.

        И даже изобразят в финале более или менее удачно бой Гамлета с Лаэртом, Гертруда выпьет отравленного вина, и так далее, и тому подобное. Человеку, знакомому с сюжетом, этот спектакль ничего нового не сообщает. Не то у Богомазова. Точно расставлены все акценты. Сцены сменяются, четко обозначенные раздергиванием системы занавесок и световыми акцентами. Ни преувеличенности декламации, ни лишних жестов. Никакого бряцания оружием в финале. Приходят некие статистки, плакальщицы в черном, обнимут каждая кого-нибудь из героев за шею, и те оседают на пол. В общем, все умерли. И ничего предпринять нельзя, борись не борись, кричи не кричи – фатум, рок, предопределенность. На сцене останется лишь огромный бутафорский череп с виднеющимися кое-где трещинками. Бедный Йорик. Бедный Гамлет. Игру с черепами в сцене похорон Офелии устраивает сам принц датский (у Андруховича «по-западенському»: «данський») при помощи двух могильщиков, они же шуты, они же в предыдущих сценах Гильденстерн и Розенкранц (заслуженный артист Украины Игорь Геращенко и Сергей Ярый). Землекопы в алых шутовских одеяниях говорят синхронно, они суть одно; и выкладывают черепа на поверхность в процессе работы буднично. Вот и у Гамлета в руках два черепа, в одном он опознает шута Йорика, другому рассказывает его историю.

         Эта Дания явно не испытывает недостатка в черепах. Как, увы, и Украина. Всегда свежо и актуально, на любом языке звучат ключевые реплики Гамлета, в данном случае сформулированные как «Бути чи не бути?», «Цей час – як вивих…». Фокус в том, что времена-то всегда одни и те же, но каждое поколение делает нравственный выбор, как бы ни было велико желание просто жить. Гамлет у Богомазова – славный, но обычный парень, без задатков героя, но с совестью и честью. Яков Кучеревский в этой роли вовсе не выглядит этаким бунтарем от рождения. Но он предпочитает быть, а не казаться, не свихнуться вместе с веком, не вышагивать наряду с другими ряженым павлином по дворцовым коридорам, не выполнять функцию, не служить системе. А коль не получается, то лучше уж не быть! Высокий выбор. Режиссер с исполнителем избрали краски приглушенные, естественные. Разве что в сцене притворного сумасшествия Гамлет дергается, словно теряя контроль над телом – но зал ощущает, что в этих судорогах высвобождается его душа. Неизвестно, кстати, был ли на самом деле злодейски убит отец Гамлета (мениппея, господа, в остроумной версии Бориса Акунина, к примеру, все эти откровения тени отца – лишь ловкий трюк хитрого Горацио, интригующего в пользу Фортинбраса, позарившегося на трон датских королей). Но и вправду «пробзділось щось у датському князівстві» (умри – лучше Подервьянского не скажешь), улик слишком много.

        В спектакле Богомазова тень отца Гамлета и актера, исполняющего разоблачительную пантомиму «Мышеловка» исполняет один и тот же актер, самый пластичный артист труппы васильковцев Александр Бабий. Как будто дух явился с того света, чтобы в лицах разыграть историю своего послеполуденного сна, когда брат брату вливает в ухо яд, а затем обнимается с новоиспеченной вдовой – классический пантомимный ход, выразительной спиной к зрителям, спиной, по которой ползут в грешном объятии руки, только что совершившие убийство… Александра Бабия в недостатке выразительности не могут упрекнуть даже наиболее скептически воспринявшие спектакль зрители.