Олег Вергелис - редактор отдела культуры ZN.UA

 Не так давно французский театральный режиссер Жюль Одре стал главным режиссером Ивано-Франковского национального академического драматического театра им. Ивана Франко. До этого он громко заявил о себе в столице Украины, когда по приглашению Стаса Жиркова поставил в "Золотых воротах" спектакль о Сталине и его приспешниках "Сегодня ужина не будет". Позже Жюль рискнул стать кандидатом в конкурсе на должность главного режиссера одного из популярнейших украинских театров, магнитом притягивающего театралов на Запад Украины. Он приехал в Ивано-Франковск с двумя чемоданами: в том, что побольше, — книги. Жюль изучает украинский язык, посещает в библиотеке отдел иностранной литературы, живет в театре и ежедневно репетирует с актерами.

В интервью для ZN.UA мсье Одре рассказал о поисках баланса, о шарме и духе Франковска, о традициях, а также о режиссерах, которые его поражают…

— Жюль, что самое дорогое ты оставил в Париже и что самое ценное нашел в Украине?

—Там я оставил любимую женщину, а здесь нашел театр, который полюбил. Найти сейчас баланс между этими двумя мне очень трудно. И я счастлив, хотя и чувствую меланхолию. А еще я нашел здесь драгоценный и очень сильный художественный язык. Изучаю и украинский — и это для меня очень трудно, особенно ваши окончания. У меня переходной период между двумя языками, двумя странами и двумя культурами. Я в поисках баланса.

— Какое театральное направление самое популярное во Франции?

—В последние десятилетия во Франции основное направление — отход от автора: режиссеры пишут собственные тексты или делают вариации на тему автора. Сейчас есть тенденция не использовать в постдраматическом театре авторских историй. Поэтому популярно направление, когда нет четвертой стены, нет персонажей, нет конкретной истории-фабулы и нет даже автора. На последнем фестивале в Авиньоне спектакли на главных сценах были сделаны так, что актеры прямо общались с публикой. Это было замешано на документальном и постдраматическом театре — нет текста, нет персонажей, нет четвертой стены и нет фабулы.

— А если публика к этому не готова?

—Думаю, если это происходит, то публика этого хочет. Есть много предложений об иммерсивном театре. Вот, например, был человек, который поставил "Гамлета". Все действо происходило на покинутом, заброшенном заводе, и публика вместе с актерами передвигалась по этому заводу. У публики есть камеры, и она может делать собственный кадр. Многие артисты двигаются в направлении иммерсивного театра. Думаю, иммерсивный театр — это хороший баланс между театром и кино. Каким-то образом, когда ты создаешь иммерсивный театр, ты теряешь архитектуру театра. И когда ты находишься со стороны публики, то забываешь, что ты в театре, теряешь это ощущение… Это как с кино, когда забываешь, что смотришь фильм, потому что погружаешься в него. Думаю, в Украине это может произойти за счет молодежи, которая больше связана с кино.

— А как ты относишься к бульварному театру?

—Люблю такой театр. Замечательная здесь техника у актеров, это классный технический театр. Бульвар, водевиль — он очень прост и мне близок. Здесь интересная игра актеров и интересный репертуар.

— Почему ты согласился ставить в Киеве спектакль о Сталине?

—Я прочитал в 2013 г. статью о том, что Путин перед чемпионатом мира по футболу хочет переименовать Волгоград в Сталинград. Меня это шокировало, ведь сталинский период был очень тяжелым. Я не мог понять, зачем Путину реабилитировать образ тирана Сталина. И в тот же вечер пошел в библиотеку, взял книгу "Сегодня ужина не будет", которая дала ответы на многие вопросы. Я предложил эту вещь для работы в лаборатории, чтобы получить еще больше ответов. И сделал этот спектакль, чтобы понять уроки сталинизма.

— Интересует ли кого-то тема Сталина в Париже?

—В Париже совсем другой спектакль. Потому что современная французская публика никак не связана с историей о Сталине. Здесь сама тема важнее, чем история. Поэтому это, скорее, о финансовой власти, поскольку наш президент — банкир. Публика сама решает, какой спектакль она смотрит — историю о Сталине или рассказ о механизме власти. Так часто бывает. Мой первый спектакль — "Гамлет". Его премьера сначала состоялась в Таллинне, а уж потом в Париже. И это были два разных спектакля: если для режиссера — один, то для публики — разные. В некоторых странах выносить на обсуждение тему секса труднее, чем в других. Скажем, Франция более открыта к ней, чем другие страны. А вот для Эстонии эта тема — табу. Поэтому, например, отношения Клавдия и Гертруды были яснее восприняты во Франции, чем в Эстонии. Публика сама решает, на чем концентрироваться.

— Интересно, а как ты обустроил свой быт в Украине?

—Пока что не обустроил. Я чувствую, что мне здесь всегда будет некомфортно. Но я думаю, что это хорошо. Потому что как европеец я привык к комфорту, я рос в комфорте, а здесь я буду практиковаться в принятии некомфорта. Я говорю не о материальных вещах. Материально у меня есть все. Франковск — это город, который по-эпикурейски наполнен прекрасными вещами. Я говорю о душевном некомфорте, об этом хаосе… Если я выживу здесь, то смогу выжить в любой ментально сумасшедшей ситуации. Поскольку здесь я чувствую себя спортсменом, который пошел тренироваться высоко у горы, где нет кислорода, где экстремальные условия, и думаю, что когда спущусь вниз, то почувствую себя свободным. Хотя нет! Я свободен, вероятно, я хотел сказать, что почувствую совершенство. Я был в горах, был в Карпатах. Там прекрасно.

— Не сложно ли двум режиссерам творчески руководить одним театром?

—Мы с художественным руководителем театра Ростиславом Держипильским абсолютно разные, и вместе с тем дополняем друг друга. Как по мне, у Ростислава дионисийский характер, а у меня — аполлонический. Мне кажется, Ростислав чрезвычайно сильно связан с каким-то космическим типом работы, безумно свободным. А я более стабильный, постоянный и прагматично настроенный. Ростислав очень много меня учит. Теперь мне немного трудно, ведь начинается сезон… И мне непросто представить, как это большое строение, этот театральный механизм работает. Поэтому я чувствую себя одновременно и вдохновенным, и потерянным. Но знаю: все будет хорошо.

— А интересен ли образ Калигулы современному зрителю?

—Спектакль "Калигула" — это провокация. Думаю, весьма тяжелая для публики. И то, что я хотел, — это не делать спектакль именно о тиране. Однако считаю, что публика все же должна ощутить насилие в той степени, в которой ощутил его я, когда читал "Калигулу" Камю. Меня это ужасно мучило, поэтому я и сделал эту постановку. Это как кошмар, который приснился вам ночью… И, проснувшись, вы должны о нем кому-нибудь рассказать, иначе он будет преследовать вас.

— Какую пьесу ты хотел бы поставить в Париже, но еще не поставил?

—Я очень люблю работать над пьесами Гарольда Пинтера, и мне хотелось бы поработать со своими коллегами во Франции — например, с Анн-Софи Льомбард. Есть еще одна история, она мне нравится, — это русский автор Иван Тургенев, который писал о нигилизме. Я хочу это поставить. И, безусловно, Шекспир. Есть много авторов и есть время, потому что впереди у меня вся жизнь, которую я хочу посвятить театральным постановкам. А сегодня я больше концентрируюсь на том, что буду ставить здесь, в Украине, а не на том, что хотел бы ставить в Париже.

В Ивано-Франковске хочу сделать что-то психологическое именно на малой сцене, где будут задействованы не более семи актеров. Возможно, это будет спектакль с более простыми конфликтами, когда публика будет чувствовать себя ближе к предлагаемой истории. Я приехал сюда с французским автором и своим концептом, но теперь хочу прислушаться к окружению, к городу, к актерам и, отталкиваясь от этого, вдохновиться и найти диалог и начать его. Для точного ощущения атмосферы города читаю роман Софии Андрухович "Феликс Австрия".

— Какие современные мировые режиссеры поражают тебя?

—Томас Остермайер, Иво ван Хове, Омар Поррас, Эймунтас Някрошюс — его спектакль я впервые увидел не по ТВ, а здесь, в Ивано-Франковске на фестивале Porto Franko. Также Кирилл Серебренников... И мне нужно время, чтобы разобраться, кто в Украине из режиссеров интересен, потому что я работаю над спектаклями и не успеваю.

— И сколько будет продолжаться твой роман с Украиной?

—Так долго, как долго мы будем любить друг друга.

— В Ивано-Франковском национальном академическом драматическом театре имени Ивана Франко есть спектакль о звезде Парижа начала XX в. Амедео Модильяни. Какие впечатления и опасения у тебя относительно спектакля, ведь материал близкий?

—Я знаю все места, где происходили события, о которых идет речь в спектакле. В свое время я водил в парижское кафе "Ротонда" Ростислава Держипильского — режиссера-постановщика эскиза "Модильяни. Я прошел по мосту, который не существует" и Алексея Гнатковского, который сыграл Модильяни. Но я не знал о психиатрической истории, о которой идет речь в постановке. Это все было удивительно, потому что спектакль близок мне — место действия, персонажи, а тут оказалось, что я многого не знал. И главное, что это был один из первых спектаклей во Франковске, на котором я познакомился с этой крутой труппой, а также открыл кое-что неизвестное в сюжете с уже известной мне фабулой. И до некоторой степени это все было для меня как сон: я слышал музыку, которую уже слышал, но играли ее музыканты, которых я не знал…

Форма этого спектакля была очень кинематографична, потому что актерам удалось прямо общаться со зрителем, творить кадр, некую рамку, то есть сбалансировать космическую режиссуру, и это было для меня, как сон и пробуждение. Это стало для меня наилучшим способом соединиться с Украиной — будто письмо-приглашение: "В театре, где ты будешь работать, мы делаем спектакль о Модильяни".

— Что отличает французских и украинских актеров?

— Это вопрос… (Жюль переходит на украинский. — Авт.) Когда я отвечу на него, то многие из французских актеров напишут в FB: "А разве я не прекрасный актер?" Нет разницы между французскими и украинскими актерами, разница есть только в том, как они работают в своих странах, и в экономической системе. Это просто как две планеты. В Украине есть труппа, во Франции этого нет. Там актер свободный — очень-очень свободный… Не в том смысле, что у него нет рамок для творчества, а в том, что он всегда в поисках работы. Актеры во Франции ожидают работу, у них есть желание работать, но у них нет такой возможности. У актеров же в Украине есть такая же воля к работе, но иногда они чувствуют себя слишком безопасно и комфортно, забывая о том, что их работа — это искусство, и надо постоянно что-то открывать в себе вновь. Я хочу сделать двухнедельную лабораторию, где будет по 12 украинских актеров и из Франции. Эти 24 актера будут работать вместе, и мы поставим… Шекспира. Может, тогда и поговорим о разнице?